Мистер Фиффенгурт пришел в каюту в восемь склянок, неся кувшин питьевой воды и тарелку с рагу из свиных ножек и ячменя мистера Теггаца. Он также принес удручающую весть о том, что ялик не вернулся из Брамиана и, по-видимому, не вернется раньше утра.
Квартирмейстер не стал задерживаться, так как на корабле шла шумная подготовка к отплытию.
— Не беспокойтесь о Паткендле, — сказал он, поворачиваясь, чтобы уйти. — Мертвый парень им ни к чему. Может, он им и не нравится, но они позаботятся о его безопасности.
— Меня беспокоит не то, что будут делать они, — сказал Нипс. — Пазел сам может впутаться в неприятности.
Нипс хотел наброситься на рагу, но Таша настояла на том, чтобы сначала провести урок борьбы, несмотря на отсутствие Герцила.
— Забудь о своем желудке, хотя бы раз, — сказала она, пресекая его возражения до того, как они начались, — и бросься на меня изо всех сил. И если мне не покажется, что ты пытаешься меня убить, я дьявольски хорошо покажу тебе, как это делается.
Нипс заколебался, кипя от злости. Затем он проглотил один кусочек рагу, швырнул вилку и ретировался в ванную, чтобы переодеться в свои боевые лохмотья. Таша свистом отправила собак в свою каюту и тоже переоделась, взяла в руку деревянный щит и надела кожаный шейный щиток.
Они отвинтили мебель и придвинули ее к стенам, а также свернули ковер из медвежьей шкуры. Пока Марила тихо читала в углу, а Фелтруп балансировал на спинке ее стула, бормоча и покачиваясь от усталости, Таша и Нипс сражались по всей каюте бальзовыми мечами.
На этот раз Нипс принял ее вызов. Он давно прошел стадию гневных обвинений, устав от того, что оказывался распростертым на земле или символически обезглавленным. Таша не собиралась говорить ему (гордость Нипса не нуждалась в поощрении), но она была поражена его успехами. Он был единственным молодым человеком, которого она когда-либо знала, более вспыльчивым, чем она сама, и все же он был здесь, выжидая своего часа, подстраивая свои движения под ее — и борясь со своим разумом. И во время атаки он стал лучше двигаться: взрывная сила смолбоя смягчилась до чего-то более плавного, что с бо́льшей вероятностью сохранит ему жизнь.
Было почти обидно продолжать выигрывать. Тем не менее, Таша не могла подходить к бою с каким-нибудь другим настроем, кроме как на победу: шестая апофегма напоминала ученикам, что практика — никогда не игра, а прелюдия к моменту, когда жизнь может закончиться.
— Удиви меня, — насмехалась она над ним, бросаясь от одной стороны пиллерса к другой, нанося синяки сначала на его левый бок, а затем на правый, заставляя его отступить. — Сделай то, чего я не видела пятьдесят раз. Устал, ага? Вот когда ты умрешь, коротышка-соллочи. Иди на меня!
Нипс даже не моргнул. Он закрывался от ее оскорблений, отказываясь быть втянутым. Таше это казалось почти чудом.
Наконец она подняла руку и остановила его. Нипс выронил свой деревянный меч и согнулся, задыхаясь, его лицо было похоже на раздавленный помидор. Он нащупал пряжку на своем щите.
— Ты хорошо справился, — признала Таша, шагнув к нему. — Что на этот раз изменило ситуацию?
— Я просто...
Он ударил ее краем своего щита, попав прямо в живот.
— ...представил...
Он бросил ее на землю и притянул к себе, обхватив ее шею сгибом руки.
— ...что ты Раффа, Раффа...
Он выплюнул это имя и неприятно сжал захват. Таша была в ярости — «удивить меня» не означало напасть, когда тренировка закончится — и решила преподать ему урок. Но когда она ткнула его локтем в бок, не слишком нежно, его реакция была совсем не такой, как она ожидала. Вместо того, чтобы согнуться пополам, как согнулась она после удара щитом, Нипс с поразительной силой швырнул их обоих на пол и в то же время еще сильнее сжал ее шею. Гораздо сильнее: Таша вспомнила укус своего ожерелья: рука юноши сдавливала ее трахею с такой же смертоносной силой. Она вцепилась в него и почувствовала, как он дернулся и повернулся, ударив ее лицом о деревянный пол и прижав грудью ее висок. Собаки взвыли за дверью каюты; Марила кричала: «Прекрати это! Прекрати это!», а затем раздался взрыв стекла и воды. Но Нипс не прекратил, и Таша почувствовала, что ее зрение затуманивается. У нее возникло смутное представление о его потном лице с безумными глазами над ее собственным, все еще произносящем это имя одними губами.