Тихо! рявкнула Дри.
— И я, — сказал Пазел, изо всех сил стараясь сохранить самообладание, — разговаривал с ужасной тварью по имени эгуар. Этот эгуар сказал мне кое-что очень странное: «Я не думаю, что ты должен умереть, прежде чем увидишь чудесный Юг, мир, созданный моими братьями». Это были его точные слова. У вас есть какие-нибудь идеи, что они могут означать?
Сначала Болуту ничего не сказал. Пазел предположил, что он обдумывает слова существа, но когда его голос раздался снова, было ясно, что он потрясен до глубины души:
— Вы говорили… с кем?
— С эгуаром. Вы знаешь, кто это такой?
— Не подходите ко мне. Вам следовало сжечь свою одежду. Эгуар. Боги ночи, вы заразили весь корабль!
— Мы действительно сожгли нашу одежду, — перебил Пазел. — На Брамиане, на этом настоял доктор Чедфеллоу. И он заставил нас вымыться в реке — вымыть волосы, почистить под ногтями. Мы чуть не замерзли насмерть.
Болуту с облегчением вздохнул:
— Тогда все в порядке. Да, я знаю, кто такие эгуары, хотя никогда их не видел. Это древние существа, предки драконов. Яды в их дыхании и выделениях в тысячу раз смертоноснее, чем у самой смертоносной змеи, а магия в их крови сродни тому бушующему огню, в котором был создан мир. Когда маукслары, демон-лорды, правили в Алифросе, они держали эгуаров в качестве дворцовых сторожевых псов. Большинство из них вымерло. Там, где они умирают, открывается кратер, как будто сама земля разлагается вместе с трупом. Живые эгуары сегодня ужасно редки. Я и не знал, что их можно найти к северу от Неллурока.
— А что такое «мир, созданный моими братьями»?
Еще одно молчание.
— Я не знаю, — наконец сказал Болуту. — Возможно, он просто хотел напугать вас.
— Что ж, ему это удалось, — сказал Пазел. — Ладно, пора идти.
— И все же я хотел бы сказать еще кое-что, — с сожалением сказал Болуту. — Но, полагаю, это должно подождать.
— Вы правы, — твердо сказал Пазел. — Больше никаких разговоров. Следуйте за мной.
Они открыли дверь и вышли из хранилища в узкий проход, образованный штабелями ящиков. Здесь было так же темно и душно, как и в самом хранилище, поскольку весь этот угол трюма был отделен от остального грузом и опорными стенами. Экипаж называл эту область Заброшенным Домом, и не требовалось много времени, чтобы понять почему. Пазел осторожно прошел по дребезжащим доскам над трюмным резервуаром, чувствуя, как вода хлещет по пальцам ног, пока он ощупывал стены руками. Через дюжину шагов его правая рука нашла десятидюймовую щель, которую он искал, и он заставил Болуту остановиться. Повернувшись боком, они скользнули в эту трещину и прошаркали еще десять ярдов. Второй поворот, проход расширился и они оказались у люка, у той самой узкой аварийной лестницы, которая была единственным входом в Дом и выходом из него.
До свидания, Пазел! Голос Диадрелу раздался негромко, в двадцати или тридцати футах слева от него. Я навещу тебя сегодня вечером, если смогу. Прямо сейчас я должна пойти к Герцилу, который нуждается во мне. Ты молодец, мой дорогой мальчик. Ты сохранил голову трезвой и последовал зову своего сердца.
Пазел никогда не слышал такой открытой нежности в ее голосе. Он удивился, пожалел, что не может сказать что-нибудь в ответ, и помахал рукой в темноте, надеясь, что она не отвернулась.
Они поднялись по крутой лестнице, осторожно переступив через верхнюю ступеньку, и, наконец, оказались на спасательной палубе. Темнота все еще была почти идеальной, но Пазел мог слышать отдаленные удары и бормотание с верхних палуб. Мы слишком задержались. Он решительно подтолкнул Болуту к правому борту. Туда. Рука коснулась плеча Пазела, а затем Болуту исчез.
Пазел пошел в противоположном направлении так быстро, как только осмеливался. Как и любая палуба, спасательная имела большой центральный отсек, окруженный каютами, переходами и складскими помещениями. Но на нижних палубах, где не могли быть размещены пушки, эти центральные отсеки были меньше, а окружающие помещения более обширными. Путь к отступлению Пазела петлял по лабиринту ящиков, проходов и разделительных стен. В этот час на дежурстве не было бы ни единой живой души; беда, если бы она пришла, исходила бы от людей, которые могли прийти сюда по другим причинам, вроде покупки или продажи смерть-дыма. Говорили, что наркоманы убивают любого, кто наткнется на них, чтобы их имена не сообщили капитану.
Так легко заблудиться. Его пальцы читали по стенам: старая смола, погнутые гвозди, холодная латунь переговорной трубки. Снова и снова ему приходилось останавливаться и ощупывать корабельную смолу. Несколько раз он слышал судорожные выдохи в темноте: наркоманы, как правило, задерживали дым в легких как можно дольше, желая получить все до последней капли удовольствия от наркотика, который их убивал.