Затем, наконец, он уловил слабую смесь запахов, к которым так долго принюхивался: древесный дым, ветчина, соленая рыба. Его пальцы коснулись двери: запахи стали сильнее, когда он прижался носом к щели. Пазел вздохнул с облегчением: это был погреб, где хранилось копченое мясо на случай скудных времен вдали от суши. Это означало, что лестница была прямо впереди. Он мог бы взбежать по ней на нижнюю, проскользнуть к Серебряной Лестнице и помчаться прямо на верхние палубы. Никто бы его не увидел, а если бы и увидел, он мог бы просто сказать, что направляется к головам, что, если подумать, было неплохой идеей...
— Остановись прямо здесь, — прошептал кто-то.
Пазел замер. Он тихо, но очень страстно выругался. Голос принадлежал Джервику.
Большой смолбой стоял прямо перед ним. Пазел слышал его дыхание, хотя все еще мог видеть лишь легкое шевеление в темноте там, где он стоял, широко раскинув руки поперек прохода.
— Не вздумай дергаться, черт тебя побери, — сказал Джервик. — Я устрою сцену, обязательно. Я знаю, где вы все были и что там делали. Твои приятели бродят вокруг уже минут двадцать. Я наблюдал, как они все проходили мимо.
Мы мертвы, подумал Пазел. Но новая выучка не подвела: прежде чем Джервик смог пошевелиться, Пазел отскочил на два шага назад, и его рука, почти сама по себе, вытащила отцовский нож. Нож, который Джервик однажды украл и угрожал использовать против самого Пазела.
— Чего ты ждешь, Джервик? — едко спросил Пазел. — Сбегай и скажи Арунису. Добудешь еще одну золотую бусину. Может быть, две, если Роуз действительно казнит одного из нас.
Он слегка присел, ожидая нападения. К его великому удивлению, Джервик не пошевелился и не произнес ни слова. Пазелу пришло в голову, что большой смолбой, должно быть, на самом деле слышал очень мало: никто из них не разговаривал, находясь все еще так глубоко на корабле. Джервик подкрадывался и шпионил, это было очевидно. Но он вряд ли стоял бы здесь, противостоя Пазелу в кромешной тьме, если бы на самом деле знал, что произошло в хранилище спиртных напитков.
При этой мысли в груди Пазела вскипела страшная ярость. Всегда Джервик. Каждый раз, когда все начинало идти как надо.
— Ты выуживаешь информацию, ага? — сказал Пазел, едва сдерживая свой голос. — Ты вообще нас не слышал, а теперь надеешься, что я раскошелюсь на то, за что тебе заплатит Арунис. Неважно, что он может сделать с этим чем-то. Неважно, что он пытается сделать со всеми нами. Мир может сгореть на костре, не так ли, Джервик? У тебя все еще будет твое золото.
— Мукетч...
— Меня зовут Пазел, ты, бесполезный мешок шлака. Питфайр, ты меня достал. Давай, убирайся отсюда. Или ты хочешь устроить сцену, прямо здесь?
— Убери свой поганый нож. Я хочу сменить сторону.
— Может, я уберу его в твою богами-проклятую... что?
— Перейти, — прошептал Джервик, его голос был едва слышен. — Я хочу перейти на другую сторону, вот что. Рин меня убей, если я вру.
Пазелу пришлось опереться о стену.
— Джервик, — сказал он, — ты болен?
Джервик какое-то время молчал, и когда он снова обрел голос, тот был натянутым как ахтерштаг.
— Арунис хотел, чтобы меня повесили. Он сказал мне понаблюдать за тобой там, на бушприте, но он никогда не говорил, что ты окоченел, как труп. Он хотел, чтобы я взял вину на себя, когда бы ты упал в море. Он треклятый плохой человек.
— Ты только сейчас это выяснил?
Джервик наклонился ближе; Пазел почувствовал на лице его горячее дыхание и зловоние сапворта.
— Он пытается проникнуть в мою голову, — прошептал он. — Залезть внутрь и взять штурвал, понимаешь?
— Может быть, да, — сказал Пазел, отступая на шаг.
— Я не позволю этому сукиному сыну. Он не может заставить меня. Но это больно, Паткендл. Он ковыряется-и-ковыряется, ковыряется-и-ковыряется. Днем и ночью. Сплю, просыпаюсь, ем. Я никому не позволяю использовать меня таким образом. Он зверь из Ям, и я желаю ему смерти.
Джервик был на грани слез. Пазелу хотелось бы увидеть лицо большого смолбоя, хотя он боялся, что увидит там безумие. Но сумасшедший или нет, Джервик никогда не был так близок к тому, чтобы казаться искренним.
— Я был свиньей, — сказал старший мальчик, выдавливая из себя слова. — Тупоголовой свиньей. Я мучил тебя годами. Я мог бы зарезать тебя еще на «Эниэле», собственным ножом твоего папочки. Ни у одного арквали на том корабле не было такого прекрасного ножа — мой собственный был ржавым хламом. Ты даже не знал, как этим ножом пользоваться. Ты не должен был владеть им и не должен был быть таким умным человеком. Арквали владеет вещами, ормали становится собственностью. Ты должен был быть рабом, не образованным, не обученным книгам и не особенным. Я был боссом «Эниэля», пока Чедфеллоу не приказал взять тебя на борт.