С помощью этого аппарата Эдисон рассчитывал проверить только идею изобретения; он надеялся услышать при воспроизведении хотя бы несколько звуков и был готов к длительному поиску путей развития этой идеи. Уже на следующий день аппарат был готов. Эдисон покрыл валик фольгой и, поворачивая рукоятку валика, начал говорить в мембрану.
Биографами Эдисона восстановлены многие подробности, сопутствующие его изобретениям, и в том числе текст первой записи, сделанной с помощью самой первой модели фонографа. Оказывается, первое, что пришло в голову Эдисону во время этого сеанса звукозаписи, была детская песенка:
Затем он установил иглу в исходное положение и снова повернул рукоятку.
— Никогда в жизни, — говорил Эдисон впоследствии, — я не испытывал такого сильного волнения.
Аппарат четко воспроизвел слова детской песенки точно так, как их произносил Эдисон. Механики, изготавливавшие модель, стояли как пораженные громом. Впервые в истории машина «запомнила» человеческий голос и повторила сказанное человеком. Машина заговорила. Спустя три месяца Эдисон запатентовал свое изобретение, которое прогремело на весь мир. Тысячи людей посещали мастерскую Эдисона, чтобы посмотреть и услышать новое чудо. А затем фонограф появился в Европе и произвел на европейцев не меньшее впечатление, чем на американцев.
Пианола воспроизводила одну только фортепьянную музыку. А фонограф был «универсалом». С его помощью одинаково просто можно было воспроизвести игру целого оркестра, пение, речь, разговор; причем звукозапись осуществлялась им сравнительно просто: фонограф «запоминал» все звуки, которые в него поступали в период записи.
Дни пианолы были сочтены, хотя ее продолжали улучшать и совершенствовать. Но любые усовершенствования этого автомата все же не могли сделать его конкурентоспособным с новым, хотя еще очень несовершенным автоматом — фонографом. Так случилось потому, что непоправимо устарел использованный в пианоле способ записи и воспроизведения звуков, устарел, если можно так выразиться, «технологический процесс», реализуемый этим музыкальным автоматом.
Вскоре еще один американец — Эмиль Берлинер — усовершенствовал фонограф Эдисона. Он заменил валик плоским цинковым диском, покрытым воском, и додумался записывать звук в виде извилистой канавки вместо канавки переменной глубины; наконец он изобрел способ изготавливать множество копий с одной пластинки и назвал это изобретение граммофоном.
Впоследствии под броским названием «консервированный звук», предвосхитившим, кстати, другие не менее броские названия: «электрический глаз», «электронный мозг», начала быстро развиваться целая новая отрасль промышленности, которую вызвало к жизни «случайное» изобретение Эдисона.
Судьбу пианолы разделили многие изобретения, и нам полезно вспомнить о ней в этой книге, подчеркнув тем самым, что в любой машине, в любом автомате должны гармонически сочетаться не только совершенные конструкция и система управления, но и совершенный технологический процесс.
А о том, что система управления, использующая перфорированную бумажную ленту и пневматику, не устарела, свидетельствует, например, монотип — вполне современная полиграфическая машина, хотя уже достигшая семидесятилетнего возраста.
В строю агрегатов, механизирующих и автоматизирующих технологический процесс производства книги, монотип стоит на правом фланге в группе наборных машин.
С их помощью осуществляется переход от рукописи книги к печатной форме. Затем включаются в работу печатные и переплетно брошюровочные машины, назначение которых ясно из их названия.
Монотип фактически представляет собой комплекс, состоящий из двух машин, непосредственно не связанных между собой.
Первая из этих машин — наборная головка — напоминает собой обычную пишущую машинку, только со значительно большим числом клавишей (286, а не 50 как на обычной пишущей машинке). Наборщик на этой машине работает так же, как машинистка, то есть нажимает поочередно клавиши и набирает таким образом текст в соответствии с рукописью.