- Почему? Есть какая-то миссис Десмонд, что сказала, будто знает меня? Или более важно, есть какой-то мистер Десмонд, что жаждет моей крови? Тогда жаль, что я не помню ничего такого. Должно быть, я был так здорово пьян…
- Мой дорогой Феликс, вы мелете чепуху.
- Я знаю, – вздохнул Феликс. – Этот разговор меня изрядно волнует. Конечно, очень весело проливать свет на убийство и делать на него ставки, но это всё же убийство.
- Да. Скажите мне, вам нравился Александр Фолькленд?
- Конечно. Как он может не нравиться?
- Я хочу сказать – он был вашим другом? Вы скучаете по нему?
- Другом? Нет, я думаю, нет. Я думаю, что Фолькленд сильно… распылялся. Вы понимаете, о чём я? Он был приятелем многих, но близком другом – почти никому. Пройдёт дюжина месяцев – и никто не вспомнит о нём. Или вспомнят лишь потому, как он умер.
- Я думаю, это самая честная и самая грустная правда, что каждый может сказать о нём.
- Так я устрою нам обоим приступ уныния. Давайте поговорим о другом. Что скажете о моём новом фраке?
- Я думаю, пуговицы придутся очень кстати, если мы разобьем пару хозяйских блюдец.
- Я вот гадаю, как вы вообще можете видеть меня, – с сочувствием произнёс Феликс.
- Видеть вас – большое преимущество. Благодаря вам каждый джентльмен поблизости кажется образцом вкуса и сдержанности.
Джулиан говорил весело – но его мысли приняли серьёзный оборот. Почему Александр окружал себя столь невзрачными друзьями? Неловкий, невоспитанный мальчишка Юджин, застенчивый книжный червь Клэр, чужак и пария Адамс – что в них всех так привлекло Фолькленда? Или дело просто в том, что они уступают ему и нуждаются в помощи? Или потому что не могут быть соперниками, а в окружении такой серости солнце сияет ярче?
Вскоре Феликс ушёл. Джулиан остался в кофейной, притворяясь, что читает газету, а на деле присматриваясь к входящим и выходящим джентльменам. Какое-то время прошло впустую, но наконец в сеть попалась стоящая рыба. Сэр Генри Эффингем, чьи щетинистые чёрные волосы были причёсаны с шиком, а длинный, выбритый до синевы, подбородок выпирал из жёсткого от крахмала шейного платка, появился в комнате и сел у противоположной стены – Джулиан решил, что в нём сыграл инстинкт политика. Сэр Генри открыл газету и принялся пробегать глазами колонки, возможно, выискивая упоминания собственного имени.
Джулиан вернулся к делу. Поверх газеты он следил, за сэром Генри тем взглядом, что Феликс назвал «совиным». Стоило сэру Генри это понять, как он в удвоенным вниманием взялся за свою газету. Джентльмены повторили этот манёвр несколько раз. Наконец, когда волны приходящих и уходящих из кофейной схлынули, сэр Генри встал и подкрался к Джулиану.
- Вы хотели со мной поговорить, мистер Кестрель?
- Я был бы польщён разговором с вами, сэр Генри, но не выказывал явного желания того.
- Вы смотрели на меня очень настойчиво.
- Прошу прощения, но я не думаю, что это так. Сейчас слишком рано, чтобы делать что-либо «настойчиво».
Сэр Генри выставил вперед одну ногу и взялся за лацканы.
- Если у вас есть что-то сказать мне, мистер Кестрель, я бы предпочёл выслушать вас прямо сейчас.
- Я был бы рад поговорить с вами, сэр Генри, если бы нам было о чём.
Они встретились взглядами, не намереваясь уступать друг друга. Оба знали, что сэр Генри был на последней вечеринке Александра, и что у него, как и у большинства гостей, не было алиби на ключевые двадцать пять минут. Джулиану не нужно было расспрашивать его об этом – Боу-стрит уже поработала. Но Кестрель хотел узнать, что выдавит из сэра Генри его упорное молчание.
- Могу я сесть? – спросил сэр Генри ужасно вежливым тоном.
- Прошу вас.
Он сел и сложил руки на столе перед собой. Джулиан почувствовал, будто заседает в комитете.
- Мистер Кестрель, всем известно, что вы пытаетесь разобраться в убийстве Александра Фолькленда. Конечно же, вы хотите выслушать моё мнение. Мы с Фольклендом были знакомы; думаю, я вправе даже сказать, что мы были друзьями. Я очень его уважал. Конечно, он был юн и ещё не испытан. Я думаю, никто не может отрицать этого.
- У меня и в мыслях не было отрицать это, сэр Генри.
- И я должен отметить, что он любил тратить деньги, а этого можно ожидать от столь молодого человека, чью голову вскружило всеобщее обожание. Тем не менее, у него были способности. Я не готов сказать, хватило ли бы у него дисциплины, чтобы извлечь из них толк.