Вы помните, как я вчера спросил, если ли у вас своя теория? Вы очень ловко мне ответили, заявив, что теория сама по себе ничего не стоит, если нее подкреплена твёрдыми доказательствами. Эти слова были очень похожи на те письма – особенно то, где Александр говорит о праве обвиняемого иметь защитника в суде.
Это заставило меня задуматься. Прошлым вечером я вернулся к дом Александра и поискал книги, упоминаемые в письмах. У него были почти все – библиотека там впечатляюще велика. Но почти все книги чисты и нетронуты как девы – с неразрезанными страницами и несмятыми переплётами. Единственные книги, что были в доме не только для красоты – те, что касались искусства, архитектуры и романы ужасов. У вас же, с другой стороны, тоже есть немало книг из тех, что упоминаются в письмах, и, судя по их состоянию, вы тщательно и увлечённо читали и перечитывали их. Пока всё верно?
Клэр отвёл глаза.
- Да. Всё верно, мистер Кестрель.
- Когда я пришёл домой, я перечитал переписку сэра Малькольма и Александра и сопоставил даты. Все письма Александра написаны самое меньшее, через неделю после получения послания от отца, ответом на которое служило. У этого была причина – Александру было нужно время, чтобы передать вам письмо сэра Малькольма, получить ответ и переписать своей рукой. Он переписывал дословно, не затрагивая ваши политические взгляды – и даже не думая добавить несколько слов о своих делах или самочувствии миссис Фолькленд. Неудивительно, что письма такие обезличенные. Ну, мистер Клэр? Вы будете отрицать это?
- Нет. Нет, не думаю, что могу.
- Тогда я спрошу вас ещё раз: зачем вы это делали?
- Он попросил меня.
- Прошу прощения, но вы должны понимать – это неподходящий ответ.
- Это единственный ответ, что я вам дам. Он просил об услуге, и я её оказал.
- Почему он хотел, чтобы вы сочиняли за него письма?
- Он был очень занят. Он обставлял дом, он часто выезжал и устраивал много вечеринок. У него не было времени учиться, как у меня, или писать длинные письма. Сперва он просто просил меня записать кое-что, о чём он бы мог написать отцу, но вскоре стал просто просить меня писать письма за него.
- Почему вы согласились?
- Я же говорил вам – мы были друзьями.
- У меня тоже есть друзья, мистер Клэр, и я на многое готов ради них, если это не задевает мою честь.
На лице Клэра медленно проступила краска.
- У вас есть право презирать меня. Я сам презираю себя.
- Очень мило, мистер Клэр, но даже в роли презираемого персонажа, вы не выглядите логично. Если Фолькленд платил вам деньгами или услугами, я бы понял ваше участие. Но единственное, что он для вас делал – это приглашал на свои вечеринки, которые вам не нравились, и знакомил с важными людьми, с которыми не собирались поддерживать связь. Вы сказали, что общительность и вечеринки – не ваша forte, но вам не отказать в уме. Вы могли блистать среди соучеников и впечатлять барристеров и солиситоров, а их покровительство помогло бы вашей карьере. Вместо этого вы предпочли оставаться в тени Александра Фолькленда. Почему? Чем он угрожал вам, чтобы добиться такого самопожертвования?
Глаза Клэра расширились.
- Он… он никогда не угрожал мне. Я… я…
- Ваши колебания делают вам честь. Вы ненавидите лгать, верно, мистер Клэр? Интересно, зачем вы тогда делаете это?
- Я не могу больше ничего сказать, – Клэр подошёл к окну и схватился за раму, как узник – за решётку своей камеры. – Мне не следовало участвовать в этом обмане. Мне стыдно за эти письма. Но это не имеет отношения к убийству.
- Тогда почему вы об этом не рассказали?
- Именно поэтому – это личное дело, и Боу-стрит оно не касается.
- Это не вам решать. Боу-стрит нужны все сведения обо всех странностях в жизни Фолькленда. И я бы сказал, что хитроумный обман собственного отца, что продолжился полтора года и как будто не имел никакой цели, кроме как потешить тщеславие – это большая странность.
- Есть ещё кое-что, – Клэр опустил глаза и ещё больше покраснел. – Я не хотел, чтобы сэр Малькольм обнаружил, что письма писал не Александр. Он так радовался им – по крайней мере, такое впечатление сложилось у меня по его письмам ко мне… то есть, к Александру. Я думал, он ценит их как память о сыне. Как я мог раскрыть, что Александру никогда не было до этого дела? – Клэр резко оборвал себя. – Как бы то ни было, я думаю, как бы жестоко не было обманывать сэра Малькольма, раскрывать ему правду сейчас будет ещё хуже, когда его сын мёртв и никогда не сможет ни объяснить, ни искупить это.