— Обозналась, милая? Ищи, ищи, найдешь свое.
Верочка возвращается назад, подходит к другой группе людей. Кто-то суетливо проталкивается к ней с правой стороны, останавливается, тяжело дышит, молча смотрит на Верочку.
Верочка оглядывается, опускает на землю чемодан. Перед ней стоит маленькая, чуть ссутулившаяся седенькая старушка со сморщенным лицом и добрыми синими глазами, сияющими, как глаза счастливого ребенка. Сухонькая фигурка наклонилась вперед, белые, узловатые руки сложились на груди, тонкие губы растянулись в улыбку, вздрогнули и тихо прошептали:
— Верочка! Верочка! Ты ли это? Вторая Зиночка, вылитая мать. Я сразу узнала тебя.
— Бабушка! — крикнула Верочка и бросилась на шею старушке, которая бодро схватила ее за плечи, стала целовать.
Настасья Гавриловна жила в небольшом домике на центральной улице городка. Она родилась в этих местах и безвыездно провела здесь всю свою долгую жизнь. Она выглядела обыкновенно, как все бабушки, и с первых минут ничем не поразила Верочку. Когда они пошли от вокзала домой, Настасью Гавриловну все время останавливали встречные, почтительно кланялись ей.
— Ну что, Гавриловна, дождалась? — спрашивали прохожие, окидывая взглядом Верочку. — Чистая красавица внучка твоя.
— Здравствуйте, Гавриловна, — говорили ей с другой стороны. — Поздравляю вас с дорогим гостем.
Настасья Гавриловна, сияющая от счастья, вела внучку по городу и отвечала всем на поклоны с таким видом, будто ее поздравляли с самым большим праздником.
На другой день ранним утром, когда Верочка еще сладко спала на широкой кровати, принадлежавшей ее матери, в комнату тихо вошла бабушка.
Верочка сразу проснулась.
— Что тебе, бабушка? — спросила она.
— Спи, милая, спи. Я на часок отлучусь, а когда вернусь, вместе позавтракаем.
— Куда ты?
— Мне нужно в рабочий поселок сходить, квартиру одну обследовать.
— Зачем?
— А как же? Рабочий человек просит жилплощадь, а мне как депутату горсовета поручили посмотреть все и проверить.
— Ты разве депутат горсовета?
— Уж много лет бессменно выбирают. Стараюсь как могу. Стара стала, но ничего. Жизнь не стоит на месте, она должна продолжаться, вот и поспевай за ней, пока не умрешь. Да ты спи, я скоро вернусь, потом наговоримся.
Настасья Гавриловна ушла. Верочка попыталась уснуть, но не могла: все думала о бабушке. Она смотрела на стены комнаты, на незнакомые фотографии. Прямо над кроватью висел портрет ее матери, точно такой же, какой остался на письменном столе у Верочки в Москве. Мать сфотографировалась в белом халате. Молодой, новоиспеченный врач улыбалась фотографу, и ее лицо, выражающее счастье человека, полного душевных сил, было прекрасно. Глядя на это лицо, горько было думать о том, что природа, создавая такое совершенство, не может наделить его бессмертием.
От сознания, что мать когда-то жила в этом доме, спала на этой кровати, сидела на этих же стульях, Верочка почувствовала еще большую близость к ней. Она влюбленными глазами смотрела на портрет, будто ждала, что мать улыбнется ей и назовет по имени, а может, протянет руку и положит ладонь на мягкие волосы дочери. Но чуда не произошло, и Верочка грустно вздохнула.
Где-то в доме пробили часы.
Верочка встала с постели и пошла в соседнюю комнату, которую называли гостиной. Там девушку ждало новое открытие. Прямо перед тахтой на широком кавказском ковре висела шашка с блестящим серебряным эфесом в черных ножнах. Напротив тахты Верочка увидела большую фотографию в рамке со стеклом. Верхом на коне сидела молодая женщина в буденовке, с красным бантом на груди и с шашкой на боку, кажется, с той самой, которая висела на ковре.
«Кто это? — подумала Верочка. — Похожа на мою маму. Но откуда буденовка? Их же носили еще в гражданскую войну? Неужели?..»
И Верочка замерла от удивления. Что-то непонятное было во всем этом. Папа ничего подобного никогда не рассказывал. Кажется, мама в молодости играла в любительских спектаклях. Может, это она сфотографировалась в какой-нибудь роли, загримированная и наряженная?
Раздумья Верочки прервал стук в окно. Она открыла раму и увидела пожилого высокого мужчину с рыжеватыми усами.
— Вам кого? — спросила Верочка.
— Настасья Гавриловна дома? — учтиво поклонился за окном мужчина.
— Она скоро придет.
— Скажите ей, чтобы зашла в горком. На бюро будут разбирать ее вопрос о музее, непременно просят прийти.
— Хорошо, я передам.
Верочка захлопнула окно и вернулась в комнату, где висела шашка. Постояв у порога, она влезла на тахту, сняла тяжелую шашку, стала разглядывать ее. Вынула из ножен, потрогала пальцем острие, вытянула руку, с удовольствием размахнулась, рубанув воздух. Потом села на пол, положив шашку на колени, принялась разглядывать узоры на эфесе и заметила выгравированную надпись: