— Дальше сам пойдешь?
— Сам.
Но ни он, ни она не двинулись с места. Молча смотрели друг на друга. Будто не решаясь высказать что-то очень нужное и важное, чему никак не подберешь слова.
Он стоял перед ней беспомощный и виноватый в том, что невольно причинил ей великое горе и что должен через минуту оставить ее одну среди темного страшного леса... Что сказать ей такое, чтобы хоть чуть-чуть ослабить боль в ее израненном материнском сердце?
Она первая сделала шаг к нему. Застегнула пуговицу на полушубке, поправила воротник. Это был полушубок ее сына. Руки матери двигались неторопливо, спокойно. Она медленно, только один раз погладила меховую оторочку сыновнего полушубка, которую сама когда-то выкраивала и любовно пришивала.
— Как зовут-то тебя?
— Беспощадный...
— Командир партизанского отряда?
— Сын рассказывал?
— Раньше догадывалась, а теперь сама вижу. Петя мой про тебя знал, да от меня скрывал. А что я знала, от него тоже в тайне держала. Не так надо было нам жить. Ах, Петя, Петя...
— Я никогда не забуду его. — Партизан склонил голову.
— А родом откуда ты? — тихо спросила она.
— Из Омской области я, из Сибири. С трех лет остался сиротой. Отец утонул в реке, мать умерла. Воспитывался в детском доме, работал на заводе, служил в армии. Потом попал в окружение и вот — воюю. Это я тут назвался Беспощадным, а по правде меня зовут Василий Хлынин. Запомнишь? Хлынин Василий Андреевич.
— Запомню, — тихо проговорила Ульяна. — Хлынин Василий Андреевич. Васей, значит, прозываешься.
Партизан кивнул.
— А какое же ваше имя-отчество будет? — спросил он у женщины.
— Демины мы. Ульяна я, Егорьевна по отчеству. Нас тут все знают.
— Ульяна Егорьевна? — повторил Василий. — Теперь мы с тобой на всю жизнь связаны. Не проклинай меня, мать.
— Разве твоя вина? Ступай, горемычный, свою-то головушку береги.
В лесу крикнула ночная птица. Крик повторился еще и еще.
Хлнынин заложил палец в рот и точно так же прокричал три раза в ответ. Поправил шапку, сказал:
— Прощай, Ульяна Егорьевна. Спасибо тебе за твое человеческое сердце. Не имей на меня зла, все живем, как солдаты.
Она припала к нему, обхватила за шею, прильнула к груди.
— Да хранит тебя бог и даст силы до полной победы. Прощай!
Он долго не мог оторвать взгляда от ее лица, им трудно было расстаться.
— Навещу тебя, если сумею. А кончится война, обязательно приеду. Хоть на край земли забросит судьба, найду к тебе дорогу.
Опять прокричала птица в темной лесной чаще.
Женщина еще раз обняла партизана, трижды, по-русски, поцеловала.
— Прощай, Василий.
— Прощай, мать.
Он мягко разнял ее руки. Медленно пошел и все оглядывался на нее, пока не скрылся в темноте.
Ульяна долго стояла под деревом, прислушиваясь к тревожному шуму темного леса.
А сквозь рваные облака пробивался тонкий серп луны, поглядывая на далекую землю, на ее тревожную таинственную жизнь.
Ожидание
Одна незатихающая боль терзала Ульяну Демину, жгла, как раскаленное железо. Ни о чем не думалось, ничего не хотелось. Кругом пустота, как темная ночь за окном. На что надеяться, чем жить? Ждать возвращения того, кто непрошеным гостем ворвался в ее дом и погубил единственного сына? Не приди этот человек тогда, ее Петр остался бы живым и не было бы теперь такой пустоты в душе матери, в ее избе, во всем мире. Думая о Петре, вспоминая, каким был ее сын, она ругала чужого человека, переступившего ее порог ради своего спасения. В ее глазах он один был виновником гибели сына, и жгучая боль вспыхивала в ее душе, когда она вспоминала нежданного пришельца. А вспоминала она того человека всегда, каждую минуту, и днем, и ночью, и во сне, и наяву. Ненавидела его, и жалела, и думала о нем, может, потому, что больше не о ком было думать, ждала его оттого, что больше некого было ждать. Не было ни дня, ни часа, когда бы она не думала о нем, хоть и знала, что он не придет, пока не кончится война.
Порой ей казалось: остановилось время. В избе притаилась тишина, смирно висели на стене покосившиеся ходики, уже давно их никто не заводил. Ульяна сидела за столом, погруженная в думы. Перед ней стояла миска с молоком, лежала корка черствого хлеба. Не шелохнувшись и не притронувшись к пище, Ульяна тупо смотрела в окно, подперев рукой голову.