На дворе весна. С прозрачных сосулек под крышей капает вода, покосившаяся и промерзшая за долгую зиму новая изба плачет крупными алмазными слезами. По черной земле в голубой луже топчутся красными лапками сизые голуби и мелкими неторопливыми глотками пьют воду.
Из соседнего двора выбегает деревенская девчонка Настя. Ей всего тринадцать лет, но она хочет казаться взрослее, выпустила челочку из-под старенькой чистенькой косынки, ловко перепрыгивает через канавки, улыбается. Бежит прямо через лужу, разбивает голубую воду дырявыми отцовскими сапогами. Испуганные голуби разлетаются и, покружившись над двором, снова опускаются к луже.
Настя подбежала к окну, опасливо оглянулась по сторонам и крикнула сквозь стекло:
— Скоро наши придут, тетка Ульяна!
Девочка приветливо закивала русой головой и скрылась за углом.
Ульяна очнулась от своих дум, поднялась из-за стола, накинула платок, пошла покормить коровенку.
По ночам было слышно, как весенние ручьи с глухим воркованьем сбегали с бугров и размывали рыжие глинистые морщины оврагов. Теплый ветер раскачивал черные деревья, с протяжным посвистом гулял в голых ветвях, сливаясь с вороньим криком и гамом.
Где-то за лесом бухали взрывы, и трудно было понять, далеко или близко стреляли пушки.
С тех пор как по деревне от избы к избе поползли слухи о том, что наши подходят с востока и теснят немца, Ульяна не запирала дверь в избе, то и дело высовывалась на крыльцо, подолгу стояла в темноте, прислушивалась к гулу орудий.
На третий день не утерпела, надела пальто, закуталась старым платком, пошла на станцию, где еще недавно работал ее сын. Авось что-нибудь увидит или услышит, может, хоть словечко скажут добрые люди. Подошла к бакалейной лавчонке, посмотрела на висячий замок на дверях, побрела дальше к пустому перрону. На путях кряхтел старый паровозик, подталкивая вагоны, лязгал тарелками буферов. Измазанные как черти тут же суетились сцепщики, ныряя под колесами. Крикливый немецкий солдат резкой и громкой бранью подгонял рабочих, занятых сцеплением состава, а другие солдаты громоздились на открытых платформах с пушками и танками.
— Уходи, матка! — крикнул солдат Ульяне, резко махнул рукой и отвернулся.
Ульяна надвинула платок на глаза, укутала подбородок, пошла с перрона. Шла медленно, не оглядываясь, досадуя на то, что не встретила никого из знакомых. Неожиданно услышала чьи-то шаги за спиной. Кто-то догнал ее и, поравнявшись, сбавил шаг, пошел рядом.
— Ступай домой, Егорьевна, — тихо сказал ей мужской голос. — Опасно тебе, опознают — не пощадят.
Она скосила глаза на идущего рядом, узнала железнодорожного стрелочника Степана Фомичева.
— Что это они так суетятся? — спросила Ульяна.
Степан зажег спичку, прикурил цигарку, тихо сказал, не глядя на Ульяну:
— Драпать собираются. Чуют, что наши вот-вот нагрянут, пятки смазывают на дорожку.
— А ты почем знаешь про наших?
— Знаю, коль говорю. И тебе советую остерегаться, неровен час, такое начнется — белого свету не взвидишь. Ты, слышь, корову свою спрячь, а то немец всю скотину угонять начнет, вон уже вагоны готовит.
Она остановилась, откинула край платка с лица и тревожно спросила:
— Господи! Неужто правду говоришь?
— А чего мне врать? Закройся, говорю тебе, и ступай домой. Жалко мне, если тебя убьют, я с твоим мальцом вместе работал, хороший был хлопец.
Она вздохнула, внимательно поглядела на Фомичева:
— А сам что же? Смотреть будешь на немца?
— Что я могу сделать? Пристрелят как собаку. Предупредил тебя, ты и ступай.
Она прошла вперед, потом остановилась и с мольбой заглянула в глаза Фомичеву:
— А того, что в лесу партизанит, не встречал?
Фомичев отрицательно покачал головой, отвернулся, ступил на боковую дорожку и пошел не оглядываясь.
Какая-то внезапно нахлынувшая сила подхватила Ульяну, легко понесла по улице. Будто прорвалось из души все, что она так усердно и давно подавляла в себе, старалась удержать, усмирить, теперь бурно хлынуло на волю.
Первым завидела дом Лизки Скворцовой, напрямик зашагала во двор. С Лизкой они еще в молодости дружили, вместе с парнями гуляли, ходили в клуб на танцы. В одну осень выходили замуж и десяток годов сообща работали на молочнотоварной ферме. Совсем недавно, перед войной, летом сорокового года, ездили в Москву на Сельскохозяйственную выставку, получили медали за коров-рекордисток.
До войны в колхозе была хорошая молочнотоварная ферма, а как стал подходить немец, люди разобрали колхозных коров по домам, чтобы спасти и сохранить общественное стадо. Помнится, как доярка Лизка раздавала коров женщинам и всем строго наказывала беречь их, как самое дорогое добро. Отчаянная, смелая баба была эта Лизка, не боялась ни бога, ни черта.