Матушка Лыхмус собралась с мыслями лишь тогда, когда Лондон остался далеко позади. Ехать им пришлось долго, Эндель жил не в Лондоне, а в маленьком городке в сотне километров к западу или северо-западу от Лондона. У них было достаточно времени поговорить, наперебой спрашивая друг друга и отвечая, теперь матушка Лыхмус поняла, что и Эндель взволнован. Но она поняла и то, что сын сильно изменился, он стал совсем другим человеком. Внешне Эндель очень походил на отца, но только внешне, не характером. Из Кристьяна, бывало, клещами слова не вытянешь, Эндель же был довольно говорлив, куда разговорчивее Асты и Харри. Мальчиком он не был таким словоохотливым, во всяком случае, насколько она помнила. Так думала матушка Лыхмус, сидя рядом с сыном в машине, слушая его и отвечая на его вопросы. Еще она отметила про себя, что Эндель словно бы любит похвастаться. Рассказывал о своем доме и о двух машинах, на одной ездит он, на другой старший сын Харри; живет прилично, да она и сама скоро это увидит. Несколько раз подчеркнул, что на фабрике его уважают, на фабрике он один из старейших foreman’ов, в эстонском понимании foreman — ведущий рабочий, его сменой всегда довольны. Поначалу было трудно, так трудно, хоть вешайся, но теперь он твердо стоит на ногах, вряд ли в Эстонии он жил бы самостоятельнее, чем здесь, в Британской империи. В свое время Эндель хотел выучиться на садовника, мечтал о морозоустойчивых сортах фруктовых деревьев, теперь же говорил о машинах, фальцах и тисках так, будто родился он не в утопающем в садах городке, а в промышленном центре, где вместо деревьев к небу тянутся трубы, башни и мачты.
Особенно много, почти беспрерывно, Эндель говорил по дороге с аэродрома домой и первые дни дома. Живя у сына, она, Мария, заметила и то, что со своей женой и детьми Эндель разговаривает куда меньше, чем с нею. Что было тому причиной, матушка Лыхмус так и не поняла. Она расстроилась было, что между Энделем и Алисой пробежала черная кошка, но потом отбросила эту мысль. Эндель со своей женой жили как всякая пожилая пара, иногда, правда, из их комнаты неслись громкие голоса, но в какой семье этого не бывает. Матушка Лыхмус подумала даже о том, что Эндель, чего доброго, недостаточно хорошо знает английский язык, а ведь с Алисой и детьми он должен объясняться по-английски, в семье говорили только на этом языке. Но вскоре она и от этого опасения отказалась. Эндель говорил по-английски складно, за словом в карман не лез, правда, произношение у него было чуть-чуть иное, чем у Алисы и у детей, — у матушки Лыхмус ухо чуткое, в таких вещах она разбиралась, — но с языком у него трудностей не было. В конце концов Мария подумала, что сын так много разговаривает с ней потому, что она ведь не может говорить с другими, ни с Алисой, ни с детьми. Теперь, когда она сидела в самолете, закрыв глаза и откинувшись в кресле с опущенной спинкой, ей пришла вдруг в голову совсем иная мысль: не тяготило ли Энделя где-то в глубине души чувство вины перед ней, своей матерью, что он остался на чужбине и ни разу не навестил ее? Разве не старался он в первые дни расписывать свою жизнь чуть ли не как в раю, позднее, да, позднее с его языка слетали и другие слова. И ее муж Кристьян становился разговорчивее, проведя всю ночь за картами, или если какая-нибудь женщина привязывала его к своей юбке, женщины на Кристьяна заглядывались.