— Да. В самом деле рад.
— А я бы вот нисколько не порадовался, если бы встретил тебя в штрафной роте.
— Я не это имел в виду.
— Не верти, спрашивай прямо.
— Хорошо. За что тебя сюда?
— Мог бы в штабе узнать.
— Ты говоришь со мной, будто я твой враг.
— Я не знаю, кто ты — враг или друг.
Слова эти больно задели Аннеса. К счастью, он сумел снести и это оскорбление. Сейчас он должен был просто держать себя в руках.
Рихи во многом изменился, прежний открытый парень стал замкнутым, ожесточившимся человеком, который относится ко всем с подозрением. Аннес сказал:
— Когда-то мы были друзьями.
Рихи произнес холодно:
— Да, знались.
— Я считал тебя своим другом.
— За мной ты, конечно, таскался, — полусоглашаясь, полунасмешничая, сказал Рихи.
— Кусаешься по-старому.
Аннес чувствовал, что голос его становится резким.
— О тынисмяэских кутятах я впрямь был не лучшего мнения.
Такого Аннес не ожидал, он обиделся.
— Кажется, тебе просто нравится грубить, — сказал он, едва сдерживаясь, и поддел: — Ну как там делишки у твоего Артура?
Сказано было с вызовом. Аннес, правда, особенно ничего об Артуре не знал, так, кое-что. По крайней мере слышал, что Артур не заслужил доверия и его услали из Москвы. Об этом разговор шел. Слухи шли не только о нем, куда больше толковали об Анвельте и Пэгельмане. Артур был знаком немногим, это Пэгельмана и Анвельта знали все жившие в России эстонцы. Хотя толком не ведали ни про Анвельта и Пэгельмана, ни про других, в том числе и Артура, но все говорили. Полунамеками, тишком. Но кое-кто ругал их открыто, называл предателями, продавшимися империализму врагами народа.
Тут же Аннес пожалел о сказанном. Он не смел так безжалостно бить Рихи.
В Рихи словно бы что-то надломилось.
— Думай обо мне что хочешь, но Артура оставь в покое, — сказал он глухо. — Есть у тебя махорка?
Аннес вытащил из кармана алюминиевый портсигар и протянул Рихи. Портсигар ему подарили ребята с орудийной батареи семидесятипяток — истинные мастера делать всевозможные портсигары, ножи и прочие подобные вещи. На выпуклой крышке посередке выгравировали его инициалы, а с двух сторон — боевые сцены, слева древний эстонский воин нападал на крестоносца, справа красноармеец разил фашиста. Хотя Аннес сам не курил, свою офицерскую порцию раздавал товарищам, но портсигар всегда носил с собой, подарок батарейцев пришелся ему по душе. Так как пустой портсигар таскать в кармане было бессмысленно, то он заботился и о том, чтобы там водился табачок, — предложить изголодавшемуся по куреву товарищу. Рихи даже не взглянул на отделку его портсигара, обычно все разглядывали внимательно гравировку и хвалили исполнителя.
Когда Рихи сворачивал самокрутку, у него дрожали руки.
— Я ничего не знаю об Артуре, — тихо заговорил Рихи, — я его не видел и ничего достоверного о нем не узнал. Тут черт знает что было, подлецы навертели много разного дерьма, здорово чернили честных людей. Не верь всему, что мелют. Меня подозревали, не раз допрашивали, и допросы эти были не из легких… — Рихи, казалось, о чем-то задумался, глубоко вздохнул и закончил: — Мне никто не верил. Боюсь, что с Артуром случилось то же.
Столь печально и подчеркнуто Рихи никогда с Аннесом не говорил. Аннес понял, что Рихи пережил что-то тяжелое. Он сказал:
— Мы не должны ни на миг забывать о бдительности, но бдительность вовсе не означает, чтобы всех скопом подозревать. Слепое обвинение приносит только вред.
Детские, пустые слова, которые ничего не объясняют и никому не помогут. К счастью, Рихи вроде бы и не слышал их.
Он ошибся. Рихи все услышал и насмешливо улыбнулся.
— Бдительность? Да, бдительность…
Явно он собирался сказать больше, но умолк.
Некоторое время никто из них не произносил ни слова. Рихи докурил свою самокрутку и, словно бы придя к какому-то решению, сказал:
— Ну, я пойду. Нам обоим будет лучше, если ты меня отпустишь.
— Я тебя не держу, если хочешь, можешь уйти в любую секунду. Считай меня старым приятелем… другом… как хочешь. Я отношусь к тебе по-прежнему. Но одно скажи, за что тебя сюда… отправили?
Слово «штрафная рота» с языка не сорвалось.
На этот раз Рихи не принял в штыки вопрос Аннеса.
— В решении трибунала записано нечто вроде отказа выполнить приказ командира и оказание сопротивления командиру в боевой обстановке.
Аннес словно бы почувствовал облегчение. Рихи это заметил и куснул:
— Боялся, что деранул!
— В плен можно попасть и не желая того.