Вскоре после этого неуловимая Нафиса снова исчезла — дело привычное. Утро выдалось шумное, солнце проникало в узкие переходы, где время от времени мелькали женские силуэты. Море плескалось в тени.
Я тоже вышел из дому. Воздух был насыщен морской влагой. Я не ошибся: море оттеснило недавнюю сушь, поднявшись из глубины (где его, видимо, удерживали другие дела). Неужели оно и в самом деле предвещало пришествие нового мира? Во всем его облике сквозила теперь отчужденность, напоминавшая рассеянную отрешенность женщины, которая готовится стать матерью. «Если этот мир и впрямь грядет, нас это никак не коснется, он не будет похож на наш», — думал я. Платаны отливали золотом в лучах, низвергавшихся с верхушек новых сооружений, полыхавших, словно доменные печи, мрачным огнем. В Медресе, как обычно, толпился народ, а мумии тем временем, укоренившиеся на площади, вперились в пустоту застывшим фарфоровым взглядом, преграждая прохожим путь и заставляя их делать большой крюк. Держались они неустойчиво и каждую минуту могли упасть. Разгуливать в центре города в непосредственной близости к ним становилось опасно. Усталость внезапно навалилась на меня, я почувствовал тошноту. Наверное, оттого, что слишком близко подошел к этим странным блюстителям порядка. Они пробудили в моем сознании довольно скверные воспоминания, но вот какие? Быть может, из другой жизни, другого времени? Я пошел по направлению к дому, и неприятные ощущения постепенно исчезли.
Все они собрались там — соседки, дожидавшиеся меня у порога нашей комнаты, — и все они при виде меня подались вперед. Одна из них держала на руках моих детей. Мальчик впился зубами в кусок гипса. О, я сразу все понял, с первого взгляда. Этого удара я ждал уже давно. Теперь, когда это случилось, я не испытывал ничего. Разве что чувствовал себя несколько оглушенным, вот и все. Я просто пытался понять, каким образом они об этом узнали, кто предупредил их.
Вперед выступила Фатема.
— Так вот, — начала она.
Фатема хотела рассказать мне, как было дело, но на нее вдруг напала икота. Зашатавшись, она отступила на несколько шагов, словно увидев перед собой страшное видение, и тут же села на пороге соседней комнаты. Превратилась в камень. Из глаз ее скатились две слезинки и застыли на щеках, затвердев, словно драгоценные каменья. То же самое случилось и с другими женщинами. Я один был живой в окружении этих мраморных изваяний, хранивших гробовое молчание. И в эту минуту до моего слуха донеслись слабые, едва различимые, но настойчивые удары. Я прислушался. Сомнений не было: равномерные и монотонные, они доносились из-за стен, из подземного города. Я вслушивался в них и в конце концов расшифровал послание, передававшееся по всем направлениям:
«Нафиса больше не вернется. Нафиса больше не вернется. Нафиса больше не вернется…»
Последние мои сомнения, если таковые еще оставались, были рассеяны. Я понял, почему сегодня утром она вручила мне розу: она уже знала.
Море проникло во двор, потом в дом и, отбросив привычную сдержанность, стало ласково плескаться у моих ног. Оно не покидало меня ни на минуту.
Не помню уже, как закончился для меня этот день, зато явственно помню последовавшую за ним ночь. Я лежал на спине, раскинув прикованные к полу руки, с разодранными боками, и что-то вроде огромной, пресной и липкой губки елозило по мне. Я ничего не ощущал. Мной овладело каменное бесчувствие, и я перебирал в памяти все имена Нафисы. Я не испытывал больше ничего. Камень — легкий, живой и бесчувственный…
Камень легкий, живой? На другой день я обнаружил только пустую раковину — это все, что от меня осталось, а ее содержимое — моя сущность — было исторгнуто этой ночью, Я опасался, как бы неведомое существо не появилось вновь на следующую ночь, но оно больше не приходило. Значит, меня выпотрошили за один раз? В то же утро я нацарапал на стене рассказ об этом событии в надежде, что когда-нибудь — а почему бы и нет? — об этом станет известно Нафисе. С той поры надпись все глубже врезается в камень. Меня это ничуть не удивляет, и так как, пройдя насквозь, она уже проявилась на другой стороне стены, какие-то незнакомцы приходят украдкой, чтобы потрогать ее руками. Как раз этого я и хотел.
С того дня соседи снова стали бродить по городу, каждый из них стучит, где может, своим камешком.