Отвечая на вновь заданные вопросы, генеральный прокурор Эккерт монотонно произнес:
— Естественно. Они были проинформированы в присутствии адвокатов, что они имеют полное право отказаться от дачи показаний, и все, что они скажут, может и будет использовано против них, и что они имеют право на консультацию с адвокатом на протяжении всего допроса.
Лайм и Дефорд отделились от журналистов и направились к рабочему кабинету Дефорда. Поворачивая ручку двери, Дефорд сказал:
— Хотел бы я видеть, как они «раскрутят» этого чинушу. Пока им мало что удалось.
Они вошли в кабинет, и женщина за столом приветствовала их равнодушной сухой улыбкой. Лайм проследовал за Дефордом. Босс сел и начал теребить пальцами складку кожи на своей дряблой шее.
— Да, несколько часов назад мне звонил джентльмен по имени Уолберг. Это отец близнецов. Он только что прилетел в Вашингтон, Насколько я понял, он пытается увидеть своих детей, но никто не хочет с ним разговаривать.
Лайм кивнул:
— Он не может вообразить, что его дети хоть как-то замешаны в этом. Должно быть, допущена какая-то ошибка — недоразумение или подтасовка фактов. Или, возможно, они попали под влияние дурной компании. Но это не может быть их вина.
— Похоже, ты уже говорил с ним.
— Нет.
— Э-э… Я уверен, что на его месте я бы чувствовал то же самое.
— Вероятно. — Лайм думал о Сандре Уолберг. Законченная негодяйка эта девчонка; как может кто-нибудь продолжать верить в ее невиновность…
— Дэвид, мне очень жаль, но я сказал этому человеку, что ты ему все объяснишь.
— Ты сказал?
— Он… э-э… ждет тебя в твоем кабинете. Я думал, мне следует сообщить тебе… — Дефорд, поджав хвост, примирительно протянул руку ладонью вверх.
— Ты чертов дурак. — Гнев Лайма усилил выразительность этих бесцветных слов.
Он вышел из кабинета и вместо того, чтобы хлопнуть дверью, закрыл ее с легким презрительным щелчком.
Уолберг имел мрачное лицо профессионального плакальщика. Его руки и щеки были покрыты веснушками, а тонкие рыжие волосы тщательно зачесаны, прикрывая лысину. Он казался скорее печальным, чем негодующим. «Мягкий, как карандаш с маркировкой «ММ», — подумал Лайм.
— Господин Лайм, я Шейм Уолберг, я отец…
— Я знаю, кто вы, мистер Уолберг.
— Я очень признателен вам за то, что вы согласились встретиться со мной.
— Это не мое решение. — Лайм обошел вокруг своего стола, отодвинул стул и сел. — Чего вы, собственно, от меня хотите?
Уолберг глубоко вдохнул. Если бы у него была шляпа, он, наверное, вертел бы ее в руках.
— Они не позволяют мне встретиться с моими детьми.
— Боюсь, что сейчас они скорее дети правительства, мистер Уолберг Это мера предосторожности.
— Да, да, я понимаю. Они не хотят, чтобы к заключенным или от них передавались послания. Они сообщили мне об этом. Как будто они считают, что я принадлежу к лиге анархистов и террористов. Во имя Господа, господин Лайм, я клянусь…
Уолберг остановился, чтобы успокоиться. Он собрался с духом.
— Произошла ошибка, господин Лайм. Мои дети не…
— Мистер Уолберг, у меня нет времени выслушивать ваши сетования.
Эти слова обожгли Уолберга.
— Мне говорили, что у вас нет сердца, но вас считают справедливым человеком. Очевидно, это не совсем так.
Лайм покачал головой.
— Я всего лишь безликий винтик в машине, мистер Уолберг. Вас направили ко мне, чтобы отделаться от вас. Я ничем не могу вам помочь. Моя работа в основном состоит в составлении отчетов по другим отчетам, которые пишут другие люди. Я не сыщик, не обвинитель и не судья.