— В чем дело?
— Я не знаю. Неважно.
Ее ноги запутались в скрученных простынях, она брыкнула ими, освобождаясь.
— Поскучай тут немножко. — Она скрылась в ванной. Лайм лежал на спине; живот равномерно поднимался и опускался в такт его дыханию, вокруг него расходился во все стороны дым.
Она вернулась, села на край кровати и взъерошила ему волосы.
Он сказал:
— Извини.
— За что?
— За то, что беру на себя слишком много, я думаю. Я не собираюсь все время изображать Гамлета.
— Тебе просто не повезло, вот и все. То, что произошли взрывы, нельзя исправить.
— От этого никому не легче.
— Что тогда говорят в таких случаях?
Лежа на подушке, он покачал головой.
— Было бы полнейшей наивностью верить, что существует ответ на любой вопрос. В данном случае другого ответа, кроме как уничтожить всех подозреваемых террористов, нет.
— Это слишком жестоко.
— Не совсем так. Это стандартная процедура почти во всем мире. Здесь мы все еще делаем вид, что тоталитарные решения неприемлемы, но жизнь нас учит. — Он рассеянно улыбнулся. — Революции не саморазрушаются автоматически. Надо убивать их.
— Но тебе едва ли хочется делать это самому.
— Несколько лет назад я запомнил одно высказывание. Цитата, своего рода обличение. В дословном переводе: «земля вырождается, налицо признаки того, что цивилизация движется к закату. Свирепствуют взяточничество и коррупция, кругом насилие. Дети больше не уважают своих родителей и не подчиняются им…»
— Какая-нибудь важная персона у русских?
— И близко не попала. Это надпись на ассирийской дощечке, возраст которой около пяти тысячи лет.
Она забралась в кровать и тесно прижалась к нему, положив кулачки ему на грудь и согнув колено у него на животе. Бедро высоко поднялось, волосы разметались по подушке.
— Мой милый Обломов.
— Все в порядке.
— Ты слишком осторожен, Дэвид, ты — большой мрачный медведь, но трагедия не в том, что ты страдаешь, а в том, что ты не чувствуешь.
— Поэтому тебе не следует слишком беспокоиться обо мне.
— Ты родился с верой в идеалы, но все, чему тебя учили, оказалось сейчас бессмысленным.
— Да, доктор, — пробормотал Лайм.
— В действительности ничто не имеет значения, не правда ли?
— Кажется, все дело именно в этом, доктор.
— Вот что я хочу сказать, — произнесла она. — Для тебя имеет значение то, что ничего не имеет значения.
В этом все дело, Дэвид, — и это отправная точка.
ЧАСТЬ II
ПОХИЩЕНИЕ
ПОНЕДЕЛЬНИК, 10 ЯНВАРЯ
10:35, континентальное европейское время.
Небо было цвета выжатого лимона, и над отелем вырисовывались неясные очертания Пердидо; сдуваемый с ее вершины снег образовывал маленькие бурные вихри. Одиннадцать тысяч футов горы и ничего, кроме неба. Дом был огромный, он обладал тяжеловесной массивностью, но не внушал того ощущения безыскусной простоты, которое, очевидно, должен был производить. Немцы построили его только в прошлом году — немцы, которые построили в Испании все. Они проложили дорогу в город, выстроили Пердидо Спа из стали Круппа и пластика, который используют в отелях «Хилтон», и постарались придать ему вид гигантской колоды. Это было отвратительно.
Лайом МакНили стоял перед домом на открытой деревянной площадке размером с футбольное поле. В обычное время она была бы заставлена маленькими столиками и оккупирована обедающими лыжниками, но сегодня туристов не было. Премьер Перец-Бласко раскошелился, и испанская казна выделила сумму, достаточную, чтобы снять Пердидо Спа на время лыжной прогулки новоизбранного президента Фэрли. Столы были убраны, и на их месте расположился морской вертолет Фэрли на лыжах с поникшими неподвижными лопастями винта.
Первоначально Фэрли планировал покататься здесь на лыжах, но теперь, после взрывов, он потерял интерес к этому занятию. Однако план испанской поездки нельзя было быстро и легко изменить. Фэрли выжидал здесь, по пути, отдыхая.
Рано утром, из Мадрида в черном лимузине прибыл Торрес, министр иностранных дел. Как адъютант и главное доверенное лицо Фэрли, МакНили встретил Торреса и сопровождавших его людей около машины и быстро проводил их в банкетный зал, который был специально отведен в отеле для приемов Фэрли.
С Торресом приехали его личный переводчик, двое чиновников, очевидно, мелкие сошки, и приземистый громила по имени Доминикес, который оказался начальником гражданской гвардии. МакНили представил помощников и Мейера Рифкинда, который руководил отрядом секретной службы, приданным Фэрли, и все они маленькой группой расселись на одной стороне огромной пустой комнаты. Все чувствовали себя натянуто и нерешительно, как гости, задержавшиеся после шумного вечера, оборвавшегося час назад.