– В кебе уехал, – буркнул он наконец.
В кебе! Значит, он не следит за ними – я не знал, что и думать. Но беседу надлежало закончить.
– Это мой приятель, – объяснил я, – мне нужно его догнать. Вы не знаете, какой адрес он дал кебмену?
Выслушав грубое, лаконичное «нет», я удалился, утешая себя мыслью, что в ближайшем дружеском матче у черного входа – револьверы против дубинок – я недолго буду выбирать противника из рядов лондонской полиции.
Теперь, когда я упустил графа, оставалась сравнительно легкая задача – найти двух пешеходов, и я бросился наперерез первому встречному кебу. Я хотел рассказать Раффлсу, кого увидел из окна; Эрлз-Корт-роуд – улица длинная, а свернул он на нее совсем недавно. Я проехал эту приятную во всех отношениях улицу до конца, прочесывая тротуары взглядом, как гребнем, но ни разу не зацепился за Раффлса. Потом обшарил Фулем-роуд с востока на запад и с запада на восток и, наконец махнув на все рукой, повернул к дому. Глубину своей беспечности я понял, лишь расплатившись с кучером и поднявшись по лестнице. Раффлсу, конечно, и в голову бы не пришло подъезжать к дверям в экипаже, но все-таки я надеялся застать его наверху. Он сказал, что вернется через час. Я неожиданно вспомнил об этом. Час давно прошел. Но квартира была по-прежнему пуста; тусклый огонек, замеченный на углу из кеба и обнадеживший меня, оказался светом лампы, забытой в тихом коридоре.
Что я пережил этой ночью – не берусь описать. Большую ее часть я провел на подоконнике, весь обратившись в слух; я раскидывал сети, я ловил приглушенные шаги и еле различимые колокольчики кебов и, вытянув очередного случайного прохожего, бросал его на полдороге. Затем подходил к двери и слушал, не раздастся ли шум на наружной лестнице, по которой он мог вернуться. Шум раздался, когда совсем рассвело. Я распахнул дверь; молочник, стоявший за ней, побелел от испуга, будто я окунул его в бидон с молоком.
– Вы опоздали! – рявкнул я, хватаясь за первое оправдание.
– Простите, – с достоинством возразил он, – сегодня я на полчаса раньше обычного.
– Тогда простите и вы меня, – сказал я, – мистер Метьюрин всю ночь не сомкнул глаз. Я хотел напоить его чаем, а молока все нет и нет.
Моя выдумка (к сожалению, подходящая для мистера Раффлса так же, как для мистера Метьюрина) вернула мне не только прощение, но и дружеское расположение, которое у разносчиков всегда наготове вместе с другим товаром. Перед уходом добрый малый заметил, что у меня измученный вид, преисполнив меня гордости за невольно открывшийся талант сочинять небылицы. Правда, здравый смысл подсказывал, что благодарить надо не талант, а привычку, и я не удержался от вздоха, поняв, как глубока моя зависимость от учителя и как скудны сведения о его теперешней судьбе. Но ложь была наказана очень быстро, ибо не прошло и часа, как раздались два настойчивых звонка и появился доктор Теобальд в рыжем егерском костюме с поднятым до рыжего подбородка воротником, прикрывающим пижаму.
– Я слышал, вы провели неспокойную ночь, – сказал он.
– Он не прилег ни на минуту и мне не дал задремать, – прошептал я, придерживая дверь и заслоняя ему дорогу. – Но сейчас спит сном праведника.
– Я должен его осмотреть.
– Он строго-настрого запретил вас пускать.
– Но я его врач и…
– Вы ведь знаете, он просыпается от малейшего шороха, – пожав плечами, ответил я. – Если вы будете настаивать, то непременно его разбудите, и тогда, можете мне поверить, вам несдобровать!
Из-под огненных усов донеслось тихое проклятие.
– Я навещу его попозже, – проворчал он.
– А я подвяжу колокольчик, – ответил я, – звон мешает ему спать так же, как шаги и разговоры.
И я захлопнул дверь у него под носом. Да, Раффлс не ошибся: я делал успехи. Но какой прок от моих успехов, если его постигла неудача? А в этом я уже не сомневался. Посвистывая и оставляя под дверями газеты, прошел мальчик-разносчик; время близилось к восьми; на столе стояло нетронутое с полуночи виски. Если Раффлс попал в беду, я никогда в жизни не прикоснусь к бутылке – или не смогу с ней расстаться.
А пока, не помышляя о завтраке, забыв о пижаме и потемневших за эту бурную ночь щеках и подбородке, я в невыразимом отчаянии слонялся по квартире. Долго ли это протянется? – вертелся в голове вопрос. Его сменил другой: долго ли протяну я?
На самом деле в ожидании прошло лишь утро, но время для меня словно остановилось и каждый час казался арктической ночью. Однако не позже чем в двенадцатом часу я снова услышал колокольчик, который все-таки забыл подвязать. Я сразу понял, что это не доктор, но и не вернувшийся скиталец. Наш пневматический звонок позволял определить, легко или с силой на него нажимали. Сейчас его касалась неуверенная и робкая рука.