— Но вы же не знаете моих обстоятельств! — наконец не выдержав, возмутился Жилёнис.
— А зачем мне их знать? Я вижу то, что я вижу. Здорового, надеюсь, не глупого молодого мужчину, который влачит жалкое существование в вонючей конторе.
— Что же вы предлагаете? В бандиты идти?
— А хоть и в бандиты. Жизнь короткая, но яркая. Погулял, погудел на земле и отправился, куда следует. А вы?
— Вы меня пригласили, чтобы наговорить колкостей? — лицо Ольгерда покраснело от гнева.
— Колет! — рассмеялась Лора. — Колет глаза правда! Словом, прежде чем начнем говорить о деле, приведите себя в порядок. Что у вас за стрижка? Что у вас за куртка? А парфюм? — брезгливо потянула она носом. — Чуть лучше пахнет, чем в вашей конторе. Сделаем так! Раз уж вы сегодня затратили время, я вам выплачу гонорар. Но повторяю, приведите себя в порядок, кстати, вот визитка отличного стилиста. И приоденьтесь. Только не скупердяйничайте.
Лора протянула конверт. Жилёнис взял, толком не отдавая себе отчета в том, что он делает.
Ильховская притормозила и вопросительно посмотрела на него. Ольгерд, не понимая, чего от него ждут, тоже посмотрел на нее.
— Ой, ну выходите же! Как все сделаете, позвоните. Пока! — она так резко тронулась с места, что Жилёнис не успел выйти и ему пришлось прыгать на одной ноге, чтобы убрать из кабины другую. Сзади засигналили и захохотали.
Ольгерд бегом бросился в какой-то проулок. «Ужас! Стыд! — стучало в висках. Слезы, о которых он забыл после девяти лет от роду, вдруг подкатили к глазам. — Такой позор! Такой позор! Она… сука… сука… вызвала меня, чтобы надсмеяться. Господи, за что? За то, что я столько учился, столько знаю, за то, что сам пробиваю себе дорогу… — он остановился. — Нет, не пробиваю. Ползу. — Тут только он вспомнил о конверте, зажатом в кулаке. Открыл. Взглянул и обмер. — Гм? За насмешку столько не платят. Вероятно, она действительно что-то задумала и для этого ей нужен никому не известный адвокат. Но мадам даже ради собственного дела не может потерпеть тусклого и плохо, по ее мнению, пахнущего адвоката. Ладно, в любом случае я должен выполнить ее прихоть. Некрасиво будет скрыться с такими деньгами».
Ночь Ольгерд провел ужасно. Он горел от стыда и в который раз пытался разобраться, как могло случиться то, что случилось? Рос без отца. Отец — актер одного вильнюсского театра, во время гастролей в Москве женился на его матери. Она прожила с ним три года. Точнее не с ним, а в его крохотной квартирке, так как он то пропадал на репетициях, то уезжал на гастроли. Когда родился Ольгерд, мать подумала: «Ну вот у нас теперь ребенок, наладится семейная жизнь». Но отец бежал от ребенка, объяснив, что должен высыпаться после спектаклей. Мать узнала, где и с кем он высыпается, и предложила подать на развод, сказав, что уезжает в Москву. Он чуть ли не бросился ее целовать.
Второй раз мать замуж не вышла. Ольгерд рано понял, что ему ждать помощи не от кого. У матери не было денег нанимать ему репетиторов, поэтому свое поступление в университет он расценил как победу. Учился отлично. Но… пришло время искать работу. Протекции не было. Ум, обширные знания, почерпнутые не только в университете, но и благодаря постоянному самообразованию, не помогли. Кому в Москве нужен адвокат с литовской фамилией?.. Нашлась одна контора… Во всяком случае, работая в ней, он мог существовать.
— Запах моей туалетной воды ей не нравится. А что? Обыкновенная вода. В супермаркете покупал и, кстати, не самая дешевая.
Рассвет застал Ольгерда у окна. Он устал метаться в четырех стенах, он устал допытываться, где допустил промах и допустил ли вообще. Судьба не делала ему искушающих предложений, когда порядочный человек ставится перед выбором: либо оставить все, как есть, либо совершить подлость. Такого не было. Так что винить себя ему было не за что. Его дорога была прямой дорогой обыкновенного человека, все добывающего своим трудом. Легкие пути даются избранным. Но мысли, наконец, оставили Ольгерда, и, отключив телефоны, он лег спать.
Проснулся от нудного звона. Во сне он все пытался отогнать его, но звон только становился сильнее. Ольгерд открыл глаза и понял, что это с переходящей все приличия настойчивостью звонят в дверь и даже стучат в нее ногами. Он вскочил с дивана, подошел к двери, спросил:
— Кто? — и услышал захлебывающийся от долго сдерживаемых рыданий голос секретарши:
— Гера, это я! Гера, открой!
Не успел он повернуть ключ в замке, как она влетела и повисла у него на шее.
— Господи, я думала с тобой что-то случилось! Господи, Гера!