Завянь послушался. Миранда совершенно права: если в департаменте не знаю, что Пучкова успела позвонить бывшей диверсантке, его решительный настрой не должен вызвать подозрений.
Невозмутимо и хмуро Завьялов прошагал по коридору, кивнул охраннику у лестницы. Поздоровался со встреченной горничной. Время — половина десятого, в доме спят лишь полуночники хозяева.
По монитору ноутбука проскочила зеленая полоска.
Лев Константинович сорвал с висков присоски, Миранда, сматывая проводок, сухо докладывала генералу о сорвавшейся бомбардировке дома. Борис стоял у двери, приглядывал, чтоб не подслушали.
— Нехило развернулся гад, — в итоге выразился Константиныч. — Решительно. — И подумав, произнес: — А этот Зиберт толковый парень, раз предусмотрел подобный поворот… Как думаешь, Миранда, ему Извеков — по зубам?
— Не знаю, — честно покачала аккуратной головкой «леди полицейская». — Платон долгие годы проработал в поле, Зиберт — теоретик. Функционер из штаба аналитиков.
— Но может быть это и хорошо? Может быть нам сейчас как раз и нужен такой вот умник, способный просчитать Платона?
— В каком-то смысле — да, — невесело усмехнулась диверсантка. — Но в абсолютной оторванности Густава от полевых работ и кроется его ущербность. Он золотая голова. С черствой коркой на месте сердца. Зиберт никогда напрямую не сталкивался с людьми из прошлого, Лев Константинович, Борис Михайлович, он кабинетный деятель, вы для него…, простите, но — п о к о й н и к и.
— Категорически? — пробормотал Потапов.
— Без всяких исключений, — кивнула женщина. — Пучкова много лет моталась по носителям, они их чувствовала, видела живыми… Зиберт не имеет достаточных телепатических возможностей. Его никогда не допускали к активным мероприятиям…
— А он к ним стремился? — перебивая, прищурился Потапов.
Миранда усмехнулась:
— Понимаю, к чему вы клоните, Лев Константинович. Вы уже пунктирно нарисовали портрет человека, мечтающего о работе в прошлом, но лишенного этой возможности. Мол, Густав потом и кровью поднялся до вершин, собственной головой вымостил карьерную лестницу, но всю дорогу чувствовал свою ущербность?.. И это в некотором смысле роднит его с разобиженным на департамент Извековым? поможет Густаву в поимке родственной души?
— А разве нет?
— Не исключаю, — не вполне, но согласилась диверсантка. — Вопрос в другом. Самый гениальный кабинетный тактик видит в передвигаемых по его приказу фигурках не людей, а пешки. Вы для него, простите, — давно сгнившее в могилах пушечное мясо.
Лев Константинович исподлобья покосился на стоящего на страже Бориса.
Хоть и заметно бледный Завьялов даже бровью не повел, когда их всех, включая близнецов, «гнилыми мертвецами» приласкали.
— Что думаешь, Бориска?
— Жду пока вы наговоритесь и иду будить Зою, — хладнокровно определился Завянь.
— А что по существу?
— А по существу буду решать — я. И Зоя.
Когда за Борисом закрылась дверь, Лев Константинович собрал лицо в задумчивую мину, снизу вверх поглядел на стоящую напротив Миранду:
— Как думаешь…, что это сейчас было, а?
— Я думаю, что сейчас мы наблюдали смачный плевок на герб хроно-департамента.
— А он — не перегнет?
— Лев Константинович, я не могу вам рассказать, какая историческая роль была предназначена в неизмененном времени Борису Михайловичу. Но поверьте, на вершину списка хроно-личностей Борис Завьялов попал не как родитель Ивана и Марьи, а в связи с собственными заслугами.
Зеленая лента на мониторе ноутбука не пожелала размотаться до конца.
Зоя, не видя того, что происходит на экране, покорно сидела с нашлепками на висках, Миранда дважды запускала программу проверки — линия упрямо зависала в сантиметре от обрыва изображения.
— Все в порядке, Зоя Павловна, — не обманув Завьялова, сказала террористка. Приняла от Зои проводок, быстро скатала его в небольшой клубочек… — Борис Михайлович, можно вас на пару слов?
— Со мной что-то не так? — уловив сомнение в голосе Миранды, забеспокоилась жена Завьялова. Машинально нашарила на вороте кофточки крохотную пуговицу, вцепились в нее, затеребила…
— Лев Константинович сейчас расскажет вам все, что произошло за эти часы, Зоя Павловна, — сдержанно произнесла Миранда без намека на сочувствие или беспокойство. — Теперь, зная, что вы свободны от чужого присутствия, мы можем разговаривать свободно.