Послышался скрежет раскрываемой молнии, затем короткий звон, тихий хлопок и выжидательная пауза. Вздохнув, я протянула руку, обхватила пальцами холодное запотевшее стекло и сделала глоток. Пить и правда хотелось, а рассказ начинать было трудно, но не сворачивать же всю затею и не отправляться восвояси, так и не поговорив. Я была совсем не уверена, решусь ли на вторую попытку, если провалится эта, и возникнет ли вообще ли для нее столь же подходящий момент.
— Знаешь, — почувствовав наконец легкое расслабление в голове и снятие напряжения в горле, я начала говорить, — вроде как считается, что дети начинают запоминать информацию об окружающем мире лет с трех. Я же почти ничего не помню лет до шести. Нет, это не то чтобы амнезия какая-нибудь, просто воспоминания как-будто затянуты каким-то туманом. Или забросаны песком, как, например, газета на пляже. Насколько я знаю, родителей я потеряла рано, они погибли в автокатастрофе.
Денис вдруг нерешительно погладил мое плечо, видимо желая приободрить или выразить сочувствие.
— Дело в том, — погладив в ответ его руку, я продолжила, — что у меня нет травмирующих воспоминаний об этом. И возможно, кто-то (надеюсь, не ты) посчитает меня чудовищем, но и сильной тоски из-за этого я вроде бы не испытывала. Именно потому, что не помню особенно того времени. Скорее, чувствую некоторую пустоту, когда думаю об этом, но не настоящие страдания. И я как-то быстро приняла тот факт, что у меня вместо обычных родителей есть бабушка и дедушка.
Взяв паузу, чтобы передохнуть и снова отпить из бутылки, я покосилась на Дениса, но он молчал, продолжая меня слушать. Выражение его лица было по-прежнему сосредоточенным, но ничего плохого я в нем не увидела.
— Помню не помню, но в любом случае я была замкнутым и неконтактным ребенком — так рассказывала бабушка. Но она со мной все равно старалась гулять, время от времени подталкивая меня пообщаться с другими детьми, чего я упрямо не хотела. Пока не познакомилась с Мариной. Точнее, она первая со мной познакомилась. Такая… ты бы ее видел. На год младше меня, но такая серьезная, боевая. И при этом необыкновенно веселая и позитивная. Она и взрослея оставалась такой.
Я вдруг посмотрела прямо на Дениса и иронично улыбнулась, скривив уголок рта.
— Хотя, если бы ты с ней каким-то чудом познакомился, то влюбился бы в нее. В нее нельзя было не влюбиться. Особенно на фоне меня…
Голос меня все же подвел, став хриплым. Я хотела прокашляться, но, почувствовав нервную тошноту, предпочла сделать еще несколько глотков.
— Не говори так, — вдруг сказал Денис, но я, придя уже в себя, только мотнула головой, отвергая его сомнения.
— Ладно, не об этом речь. В общем, появление Марины в моей жизни изменило меня. Мы почти все время проводили вместе и считали себя сестрами. И несмотря на то, что она была на год младше, я смотрела на нее как на старшую сестру, слушалась ее, ходила за ней хвостиком, хотела быть похожей на нее, мечтала о том, как хорошо было бы быть настоящими сестрами, причем близнецами. Именно с ней я становилась живее, активнее, радостнее. С ней я общалась легко и просто, мы делились секретами, шутили, мечтали. С другими же контакт я налаживала с трудрм, в основном через Марину — она была будто связующим звеном между мной и внешним миром.
Кстати, мы обе тогда и решили называть меня полным именем — так наши имена были созвучны, Мария и Марина. Имя Маша нарушало, на наш взгляд, эту гармонию, а так мы становились словно еще ближе. И как раз после этого я почему-то стала обращать внимание на то, что полные имена обычно более красивы.
Денис понимающе кивнул — наконец-то он узнал, откуда происходит одна из моих странностей. Я же немного сгримасничала, выражая всем видом что-то вроде «ну вот так», и продолжила.
— Марина была очень умным и сообразительным ребенком и пошла в школу одновременно со мной, несмотря на то, что ей было всего шесть лет. Нам повезло оказаться в одном классе, и мы сумели пройти все эти годы обучения вместе, будучи по-прежнему близки. После мы решили и дальше учиться вместе, поступили на филологическое отделение. Потом у меня не стало дедушки. Бабушка же ненамного пережила его, и скоро тоже… ушла.
Учиться дальше я уже не могла. Марина поддерживала меня изо всех сил. Она осталась единственным близким для меня человеком, самым близким и родным на свете. Но потом у нее самой умерла мама. Отца-то у нее и так, считай, не было, тетя Лена растила ее одна, была матерью-одиночкой.
И с тех пор были мы вдвоём… «Нас было двое, как два щенка в огромном мире», — процитировала я старую грустную песню, глядя вдаль.