– О, беби, ты такая зажигательная!
Пушкинский дуб превратился в огромную раскидистую пальму, а кот – почему-то в черного петуха.
Мы целовались в баре. Мы целовались у крепости. Мы целовались на камнях под пальмой.
Как можно было так убраться от одного коктейля, не понимаю!
Я вяло сопротивлялась и бормотала:
– Я не уверена! Я совсем не уверена!
Мы любовались океаном, крепостной стеной с пальмой и огромной луной, и он целовал меня снова и снова.
– Твоя кожа светится, словно ты святая!
– Замолчи!
Коричневые вздутые бока пушек блестели в лунном свете. Между крепостной стеной и парапетом цвел жасмин и разбегались таинственные тропинки сада.
– Ты нежнее, чем жасмин.
– Хватит! Не говори мне ничего!
Он ласкал белые цветы своим шершавым языком, и капли росы падали мне на щеки. Время от времени мы возвращались в бар и выпивали еще по «Куба либре».
В эту ночь, среди крепостных пушек и накатывающего прибоя, я засомневалась: а не была ли ошибкой вся моя жизнь?
Он ткнул своим массивным черным пальцем в побледневшую луну:
– Когда увидишь такую луну в своей холодной Москве, вспоминай обо мне, фея Малекона!
У меня по спине пробежал холодок. На пьяную голову мне подумалось, что он совершает что-то типа колдовства, и не исключено, что я и впрямь буду, как булгаковский Пилат страдать при виде луны.
– Не кодируй меня! И так буду вспоминать! Я никогда ни с кем не целовалась в первую ночь знакомства!
Я решила сфотографировать его на свой айфон, но мой таинственный гид совершенно слился с темнотой и модный гаджет не смог зафиксировать его.
Тогда я попросила у него электронный адрес, чтобы быть уверенной, что все это не приснилось. И он не без гордости продиктовал мне по буквам свой э-мейл, заверив, что он проверяет почту в Общественном Кубинском Интернете.
Когда стало светать, он проводил меня в отель и предложил увидеться завтра на том же месте в тот же час.Чтобы прийти в себя, я приняла холодный душ.
Муж проснулся, но ни о чем меня не спросил. Я рассказала, что была на экскурсии в крепости с местным гидом. Без подробностей. И уснула беспробудным сном пушкинской царевны.
Когда я проснулась в двенадцатом часу, выяснилось, что я храпела как сапожник.
Сквозь распахнутые ставни в комнату хлынула Гавана с ее великолепными дворцами, колоннадами и портиками, с автомобилями, с проступающими один из-под другого слоями краски, с цветущими кактусами, с лианами, запустившими корни в глубокие трещины стен. Гавана одурманила меня и вскружила мне голову.
За завтраком я увидела на стене рисунок огромного черного петуха, и он так посмотрел на меня своим единственным глазом, что я замерла с блюдечком в руке, а потом испытала невероятный прилив счастья и запела на испанском:
– Гуантанамера! Гуантана-а-ме-ера!
Как же я не замечала этого петуха раньше?
– Я знаю, почему тут все поют и танцуют, – говорила я мужу, – потому что это город абсолютно счастливых людей! Посмотри, тут даже старухи улыбаются, как дети!
Весь день мое воображение было занято черным петухом. Красотой его оперения, отливающего синевой, сиренью и золотом. Меня интересовал вопрос: можно ли в Москве достать живого петуха?
К вечеру я заболела от избытка эмоций и провалялась в номере несколько дней. Я боялась снова встретить на улице Пипо Педро Алехандро.По дороге в аэропорт я не выдержала и разрыдалась.
– У вас такой красивый город, – говорила я, всхлипывая, черному громиле водителю, – у вас такие хорошие люди…
Он покосился на меня и молча протянул сигарету. Поднес зажигалку. Закурил сам.
– Ты же не куришь? – удивился муж.
Я чувствовала себя кругом виноватой. И в том, что целовалась с другим мужчиной, да еще и негром, а это фактически измена родине, и в том, что получала от этого удовольствие. А также в том, что не явилась на набережную Малекон ни в назначенный срок, ни в последующие дни. Я продинамила человека, а он, я была уверена, ждал меня там каждый вечер.
И еще, вдобавок ко всему, я начала курить!Чувство вины преследовало меня.
– Тебе что, нравятся этнические мужчины? – поморщилась моя подруга.
– Ты так говоришь, как будто вокруг полно не этнических! Между прочим, твой муж – русский немец. А твой первый муж – и вовсе американский еврей! А мой муж – полулитовец-полуполяк. Назови мне хоть одного русского мужчину нашего возраста, который не оказался бы алкоголиком, геем или не был женат!
– Успокойся, не кричи!
– Нет, согласись: лучше увлекаться неженатыми этническими, чем разваливать русские семьи, которые и так на ладан дышат!