Это веселая Америка, веселая Калифорния, веселый земной шар; Уолт Дисней запроектировал все как продолжение собственных фильмов — его персонажи знамениты и популярнее иных генералов; в лондонском музее восковых фигур, заведении традиционно солидном, Микки Маус стоит между Черчиллем и Рузвельтом, и я сам видел, как посетители, входя в зал, улыбались, а поворачиваясь к витрине, первым узнавали мышонка и говорили: «Вот и Микки Маус!»
«Вот и Микки Маус!» — сказала Делла, когда мы вышли на улицу, и прищурилась от солнца. Мышонок в черном жилете поднял свою растопыренную пятерню в белой перчатке и поздоровался: «Хелло, Делла!» — «Хелло, Микки! — подмигнула моя провожатая и улыбнулась. — Жарко?» — «О-о-о!» — протянул со страданием откровенный мышонок, но выражение лица его не изменилось, потому что это была маска. «Надень очки, — сказал я Делле. — Солнце слепит». — «Нам нельзя, — ответила она очень серьезно. — Нам надо не терять визуального контакта с посетителями».
Что касается визуального контакта, то все стало ясно. Это были трое высоких канадцев в олимпийских майках и с олимпийскими сумками, да еще и с великолепным, совершенно олимпийским спокойствием, которое посещает очень молодых и очень здоровых парней с полным к тому основанием. «Хелло, Марк, — внезапно изменившимся голосом проворковала Делла, — ты с друзьями?» — «Ты тоже, — отметил один из парней и почему-то взглянул на меня дружелюбно. — Пошли пиво пить!» — «Спасибо, — заулыбался я в ответ, — что-то подагра у меня разыгралась…» — «Мы с Деллой будем вон там», — показал Марк на кафе, стилизованное под новоорлеанское, все в цветочных кружевах из чугунного литья.
Я уже знал, что не приду. Делла работала в Диснейленде экскурсоводом по пять часов ежедневно; она изучала делопроизводство в Лос-Анджелесе и хотела выбиться в секретарши или выйти замуж. Судя по всему, обе перспективы равно ей улыбались, а знакомые канадцы, японцы, аргентинцы и кто угодно создавали вокруг моей провожатой тот самый фон, который необходим всякой нормальной девушке для ощущения того, что она обаятельна и красива. С ребятами мы познакомились еще утром — они терпеливо ждали, пока я пропитаюсь Диснейлендом и они с Деллой укатят на пляж. Может быть, утром были другие ребята, но очень похожие, тоже канадцы в майках и сумках, — здесь какие-то соревнования, студенческие игры, что ли, — но все Диснейленды на свете конечно же не годятся в подметки Тихому океану, плещущемуся совсем рядом.
Я помахал веселой братии на прощанье, подумал о том, что механические бегемоты не исчерпывают собой всех прелестей жизни, и полез в нагрудный карман за сигаретой. Краем глаза мне удалось увидеть нечто белое, передвигающееся совсем рядом, — при ближайшем рассмотрении белое оказалось довольно крупным дядей с метлой, и я окончательно переключил внимание на него. Причина моего интереса была продиктована табличкой, белеющей у дяди на белой груди. По табличке были рассыпаны черные буквы: «Лука Демчук». Когда я подумал, что непривычно читать столь славянские имя и фамилию, начертанные латинскими литерами, мои размышления по поводу странностей Диснейленда потекли совершенно иными руслами. Демчук, опершись на свою метлу, немного поскучал по Львову, немного поспрашивал о том, как выглядит город после войны, немного поприглашал меня в гости, но сейчас он должен был работать, а завтра буду работать я — мир зашевелился под ногами у нас, и я ощутил, что сижу в поезде, мчащемся в экскурсию по американской истории, а Лука Демчук машет мне с перрона белой шапочкой.
….Поезд вез пассажиров сквозь очень темный туннель, а по обе стороны вагонов происходили неописуемые механизированные чудеса: стреляли динозавры, ревели ковбои, индейцы играли на клавесинах, первые эмигранты втыкали себе перышки в парики, мустанги дрались за самородки, губернатор мчался, вскидывая копыта, по зеленому ковру прерий. Впрочем, может быть, все было как-то и не совсем так, но я запомнил, что было очень много всего, очень ярко, очень динамично и шумно. Поезд примчался, куда ему и следовало примчаться («Леди и джентльмены! Взгляните налево! Посмотрите направо!»), и я вдруг понял, что даже среди здешних чудес до меня постоянно доцарапывались коготки разных мыслей, к чудесам непричастных.