Му второй скрылся в темных коридорах, унося с собой свой черный зуб, полусбритую бровь, знаменитый профиль.
Трое оставшихся пили кофе, сидя за столиком в комнате с фонтаном, который на этот раз реально отражался в зеркале.
Из ящика на стене играла музыка.
Время шло.
— Если бы на встречу с лабарданом не отправился второй, — человек Ю повернулся к Эф третьему, — нам, наверное, пришлось бы идти туда вместе.
Третий кивнул.
Вдруг музыка в ящике затихла. Свет замигал в лампах. Фонтан в последний раз рассыпался брызгами. Рыба в стеклянном шаре вылезла на край своего сосуда, держась руками. Кофе в чашках сделался холодным. Зеркало перестало что-нибудь отражать.
«Что-то должно происходить в этот момент, — думал третий. — Кому-то пришлось плохо, и я знаю кому. Потому что новый клинок длиннее верблюжьего рога. Хотя в этом нельзя быть слишком уверенным, ведь и лабардан мог отрастить себе что-нибудь. А с другой стороны, разве не лабарданом сделан тот клинок для убийства. То есть, реально — для самоубийства».
— Самоубийство, — сказал Бе пятый, — это для лабардана способ разойтись с миром, который стал ему неугоден, и вырастить вокруг себя новый.
Он сделал глоток из чашки и, скривившись лицом, выплюнул горечь на пол. Третий и человек Ю сделали то же самое. Свет мигал. Брызги фонтана все еще осыпались, медленно опускаясь в мраморную чашу.
168
Трое сидели за столом, двое слушали пятого.
Самоубийство — это только способ, — говорил пятый.
Способ развязаться с тем миром, который не оправдал ожиданий. Хотя у лабардана в соответствии с его сутью не может быть ожиданий. Также как не может быть ожиданий у любого из нас в той части, в которой он является лабарданом.
Расстаться со старым миром и создать для себя мир новый — можно также сказать «перейти в новый мир», потому что между «создать» и «перейти» нет разницы, ибо все возможное к созданию уже существует.
Но для тебя или меня самоубийство — это не способ.
Это соблазн для бессмертного сознания, помещенного в разрушающийся мир или разрушающееся тело, но это не выход. Можно встряхнуть калейдоскоп еще раз, но хорош ли будет тот узор, который сложится?
Чтобы иметь право на самоубийство, нужно быть большим лабарданом или богом хотя бы с маленькой буквы.
И дело не в сомнительности результата, а в невозможности совершить действие, — или, если посмотреть, поменяв точку зрения, — в невозможности не совершать действия.
Ибо для человека — в той его части, в которой он человек, а не лабардан, — действие происходит в результате некоторого произвольно принимаемого решения.
Действие же, совершаемое лабарданом, происходит естественным образом, по сути — само собой. С этой точки зрения лабардан не совершает действия. И только для постороннего взгляда кажется, что он что-то намеренно сделал — подставил под удар меча шею или, сделав петлю, повесился на ветке дерева.
169
Иногда хочется что-нибудь посчитать.
Исходное число можно получить из слова. Возьмем слово ЛАБАРДАН и пронумеруем в нем буквы. Это будут числа от одного до восьми. Три буквы «А» встанут под номерами 2, 4 и 7. Перенесем эти буквы вперед, а согласные под номерами 1,3,5,6 и 8 пойдут следом — получится АААЛБРДН, или, если перевести буквы в числа, — 24713568.
Возьмем получившееся число и разделим его на 32. Почему на 32? Не знаю. По-моему, это естественно, делить на 2 — наименьший возможный делитель — и делить столько раз, сколько делится, то есть пять раз в данном случае. Давненько не делил я одно число на другое. Пять раз на 2, значит — на 32.
После деления получилось 772299 — красивое число, не правда ли? — число лабардана, оно стоит того, чтобы его написали крупными красными (красивыми) цифрами, — разве нет?
Сделанного уже достаточно, и на этом можно бы и остановиться, но посмотрим внимательней на свойства полученного числа. Во-первых, оно делится на одиннадцать, и это у многих считается счастливым знаком. А если мы из каждой пары одинаковых цифр оставим одну, то получим число 729. Его можно — опять же пять раз — делить на 3, наименьший возможный делитель. И в итоге получается 3, то есть число 729 — это три в шестой степени. А 32, которое мы видели раньше, — это два в пятой. Какие замечательные числа попадаются нам на дороге. А отделение гласных от согласных не имеет ли своим прообразом — праобразом — отделение света от тьмы или вод от суши в день Творения?
И вот, если в результате естественных, в общем-то, процедур, производимых над словом, из него происходит такое необыкновенное число, разве это не является — не доказательством, нет — но некоторым подтверждением, свидетельством, если хотите. И я убеждаюсь, что слово само исходное — лабардан — имеет под собой какую-то реальную основу, что оно не с полу, как говорится, подобрано и не с потолка взято.