Он не сказал ни слова. Просто протянул руку, ожидая. Я медленно достал записку, зачем-то разгладил её и передал ему. Толстяк осторожно взял её двумя пальцами, поднёс почти вплотную к глазам, зрачки забегали по сторонам. Выражение его лица не изменилось, но он едва заметно кивнул, словно подтверждая собственные мысли. Он медленно сложил записку, убрал её во карман брюк.
Затем он поднял на меня глаза и начал говорить. Быстро. Слишком быстро для моего ещё неокрепшего испанского. Слова сливались в неразборчивый поток, и я уловил лишь обрывки: «важно», «осторожно», «ждать». Я стоял, беспомощно моргая, пытаясь ухватиться хоть за какой-то смысл, но не мог.
— Señor, p-p-por fa-a-avor, — прервал его я. — ha-ha-ble de-de-d-d-d…
— ¿Despacio? (3) — догадался он.
Он вздохнул, нахмурился сильнее. Достал из кармана другую записку — точно такой же сложенный вчетверо, клочок бумаги. Протянул мне. И заговорил медленнее, как я и просил. Простыми словами. Так говорят с детьми или умственно неполноценными.
— Esto… importante, — сказал он, понизив голос, и указал на записку. — Para ella. Si policía… — он сделал резкий, отсекающий жест рукой, проведя ею по горлу, а затем сжал кулак и разжал, изображая разрывание. — Entiendes? Destruir. Inmediatamente.
Я напрягся. «Полиция». Это слово я знал. И жест. Порвать. Да и остальные слова понятны — если поймают, уничтожить записочку. Ох, куда же ты меня втянула, Люсия? Кто это? Бандиты? Контрабандисты? Революционеры-подпольщики? Холодная волна пробежала по спине. Я почувствовал липкий страх, такой знакомый за последние годы. Меня втягивали в какую-то опасную игру. Я был всего лишь несчастным аптекарем, убитым в лагере, а теперь оказался мальчиком на побегушках у каких-то гаванских заговорщиков. Но выбора, как всегда, не было. Я взял записку, ощущая её неожиданный вес в руке.
— Sí, señor, — прохрипел я, стараясь выглядеть как можно более понимающим.
Педро кивнул, его взгляд стал чуть менее усталым. Он махнул рукой в сторону двери, которую я уже прошел. Это было приглашение уходить. Я развернулся, но вдруг он остановил меня:
— ¡Esperar!
Я обернулся, и он выудил из кармана бумажник. Достал купюру и молча подал мне. Пятерка с суровым профессором Максимом. И то хлеб, не напрасно ноги бил. Толстяк махнул рукой, показывая, что теперь точно всё. Я быстро вышел, чувствуя, как вторая, металлическая, дверь скользнула за моей спиной, а затем глухо захлопнулась и основная. Я снова оказался на залитой солнцем улице, сжимая в руке новую записку, которая жгла ладонь.
Ощущение тревоги не покидало меня. Я шёл, пытаясь осознать, во что я ввязался. Я, Симон Григорьев, уже не сильно молодой аптекарь из Одессы, переживший газовую камеру, теперь бегал с секретными посланиями по Гаване пятьдесят восьмого года. Куда нести записочку? Впрочем, адрес Люсии мне неизвестен, инструкций, что делать с возможным ответом, она не давала.
Пошёл назад той же дорогой и старался не обращать внимание на полицейских. Впрочем, для них я точно был невидимкой. Никому из них не пришло в голову останавливать парня в драной одежде и спрашивать, не несет ли он каких тайных посланий. Чем дальше я отходил от Ведадо, тем меньше оставалось лоска и кичливости. Дома становились ниже, магазины — проще, людей на тротуарах — больше.
И вдруг, завернув за угол, я оказался посреди толпы. Как называется эта улица? Довольно широкая, но сейчас на ней тесно от идущих куда-то людей. Сотен пять, не меньше. Они шли плотной массой, занимая всю проезжую часть, скандируя что-то, поднимая вверх самодельные плакаты и флаги. Красные, чёрные, синие. Мой взгляд упал на один из плакатов с надписью крупными, неровными буквами «¡ABAJO BATISTA!». Долой Батисту.
— ¡Oye, chico, vamos! — крикнул мне один из идущих, потрясая тем самым плакатом.
Конечно, теперь еще с вами идти, будто за день не набегался. Нет, вливаться во все это не было никакого желания. Я остановился, прижатый к стене, наблюдая. Надо пропустить их и идти дальше. Там дома можно поужинать рисом и фасолью. Или даже купить в лавке мясника фарш и поджарить пару котлеток. Во рту быстро набралась слюна. Да уж, когда вечно голоден — даже если не сильно, то просто, думаешь в основном о еде. И мне как-то не очень интересны эти борцы с Батистой. Пойду лучше к себе.
(1) Люсия, пойдем со мной
(2) Подожди, увидишь… Я скоро вернусь.(3) Медленно
Глава 5
Утром я собрался побыстрее, чтобы отдать ответное послание Люсии. Хотя позавтракать остатками вчерашнего пиршества не забыл. Котлеток, сделанных из фунта говяжьего фарша, конечно, не осталось. Вечером они исчезли мгновенно. Возможно, я их недосолил, или не довел до готовности — ерунда. Просто так хотелось мяса… Дорвался. Впитались с шумом в пищеводе, в желудок ничего не попало. Если за такой королевский ужин надо будет еще раз побить ноги до Ведадо — только намекните.