А потом я посмотрел ниже. На тело. Тощее. Не просто худое, как бывает у молодых, но болезненно тощее. Ребра выпирали так, что можно было пересчитать. Ключицы острыми углами торчали под кожей. Руки и ноги представляли собой обтянутые кожей кости, мышц почти не было. Живот впалый. Да это же… почти рахит. Недоразвитие, вызванное крайним недостатком питательных веществ. Как мог молодой человек, даже бедняк, довести себя до такого состояния? Болезнь? Или он просто не мог позволить себе нормально есть?
Меня охватило странное чувство. Это было мое тело теперь, но оно было чужим, изможденным, слабым. Тело, которое пережило, видимо, свою собственную драму нищеты и лишений, прежде чем стать сосудом для моей. Я провел рукой по выступающим ребрам. Ощущение было неприятным.
В Аушвиц я приехал ослабевшим от голода, но там у меня не было выбора. Я был частью массы, обреченной на голод. Здесь… Здесь у меня есть выбор. У меня есть еда. У меня есть крыша над головой. Я могу попытаться сделать это тело сильным. Ведь от этого зависит мое выживание. Подцепит ослабленный организм инфекцию, и добро пожаловать на кладбище.
Я сжал кулаки. Даже этот простой жест дался с трудом, мышцы на предплечьях напряглись до дрожи. Но я принял решение. Я займусь этим телом. Я сделаю его сильным. И я научусь говорить на этом языке. Я должен.
Вечерняя прохлада, совсем незначительная, все же манила наружу после душного дня и запахов керосинки. Мне нужно было проветриться, посмотреть на мир, в который я попал. И, возможно, найти то место, где я смогу учиться. Разговорник — это хорошо, но этого мало. Мне нужна настоящая книга. Учебник. Словарь.
Я вышел из дома, оставив посуду немытой. Солнце уже почти совсем скрылось за горизонтом, окрашивая небо в невероятные оранжево-розовые тона. Воздух стал чуть свежее, донося далекий запах моря. Я пошел в сторону, которая точно вела на набережную. Вон оно, море, выглядывает из-за домов.
Вот откуда они взялись? Пацаны совсем, лет по двенадцать, сбитые в стайку. Почти все без рубашек, кто в шортах, кто в драных парусиновых штанах. Семеро? А, нет, вот и восьмой, чуть постарше. Встали передо мной полукругом, молча. Ни капли злости во взглядах — вроде просто стоят.
— ¿Qué estás haciendo aquí?**** — спросил предводитель.
Этот не босиком, в отличие от остальных, в сандалиях и соломенной шляпе, которая ему явно велика, и он ее сдвинул на затылок. Белый, брюнет. Парочки передних зубов не хватает, правое ухо поломано, как у борца. Драчун, короче.
Вот что ему надо? Ничего у меня нет, не дурак ходить на прогулку с деньгами. Показал на горло, захрипел — мол, не могу говорить.
— ¿Mudo?***** — спросил темный, почти черный мальчишка с расквашенным носом.
Недавно дрался, на щеке засох след крови. Потому и говорит в нос. Но остальные сочли его замечание смешным, и начали повторять слово, одновременно с этим толкая меня со всех сторон.
Помню такое, в моем детстве тоже случалось. Главное — постараться не упасть и не отмахиваться. А то мой запас относительно целой одежды может сильно уменьшиться. Как и здоровья. Надеюсь, скоро им надоест и они отстанут.
Попытался отступить к стене, но не получилось — мелкие засранцы не отпускали. Наконец случилось неизбежное — отступая назад, я споткнулся и сел на свой тощий зад. Стая шакалят тут же принялась пинать меня ногами. Мне оставалось только скрючиться и прикрыть голову руками.
— ¡Basta! — прикрикнул главарь, когда они вдоволь наигрались.
И они ушли. Я поднялся, кряхтя, отряхнулся. Вроде сильно не пострадал. И одежда осталась целой. Почти. Несколько прорех придется заштопать. И ладно, ничего страшного не случилось. У меня даже настроение не сильно упало — даже новое слово запомнил. Баста. И море! Оно тоже никуда не делось…
Чем дальше я уходил от своей хибары, тем лучше становились дома. Трущобы сменились ветхими, но каменными зданиями, затем — более крепкими, старинными особняками с коваными решетками на окнах и увитыми зеленью балконами. Улицы стали шире, чище. Появились фонари, бросающие желтые пятна света на тротуары.
Я вышел к набережной. Малекон, как было написано на табличке. Это было потрясающе. С одной стороны — темная, безбрежная гладь океана, волны с шумом разбивались о низкий парапет, поднимая в воздух соленые брызги. Пахло морем, йодом, чем-то свежим и диким. Над водой кружили чайки, их крики смешивались с гулом города.
С другой стороны — вереница зданий, стоящих прямо вдоль набережной. Старинные колониальные постройки, многие с величественными фасадами, колоннами, арками. В окнах горел свет, из открытых дверей ресторанов и баров доносились звуки музыки — ритмичной, незнакомой, живой. Вывески казино горели яркими неоновыми огнями — красными, синими, зелеными, отражаясь в мокром асфальте.