— Вы голландец? — спросила она и улыбнулась. Американка, судя по выговору — образованная.
— Голландец?
— Простите, не сумела удержаться от вопроса. Заглянула в вашу газету, и мне показалось, что это голландский язык.
— Нет, шведский. Хотя языки близкие, тот и другой относятся к германской группе.
— Как и немецкий?
— Совершенно верно. В противоположность романским языкам. Итальянскому, французскому и прочим.
Я замолчал, чувствуя, что еще немного — и я сбился бы на лекцию по филологии, ведь уже и тон преподавательский взял.
— Вы гость в Нью–Йорке или живете здесь? — С любопытством глядя на меня, она протянула узкую руку, украшенную большим изумрудным перстнем, к вазе с соленым арахисом.
— Прилетел на уик–энд. Хочу посмотреть кой–какие выставки. Прикладное и изобразительное искусство, антиквариат.
— Значит, вы торгуете художественными произведениями? — На ее лице отразился интерес.
Я кивнул. Можно сказать и так. Пикассо и Рембрандт, конечно, обходили стороной мой магазинчик в Старом городе, но торговал я все же произведениями искусства.
— Я стараюсь не пропускать здесь, в Нью–Йорке, аукционы Сотби и Кристи, — сказала она, доставая из черной крокодиловой сумочки золотой портсигар. — Правда, цены там дикие.
Я опять кивнул. Это еще мягко сказано.
— Сорок миллионов долларов за Ван Гога! Вы читали? За этого горемыку, который при жизни продал одну–единственную картину, и то с трудом.
Подошел официант, и она заказала «Кровавую Мэри». Водка, томатный сок и много специй.
Пока она говорила, я успел ее рассмотреть. Длинные черные волосы, у висков подколотые золотыми пряжечками, волной падали на плечи. Бледное лицо, алые накрашенные губы. Выступающие скулы делали ее немного похожей на азиатку. Глаза большие, темные, умело подведенные. Короткое, выше колен, черное платье, черные чулки. Черные лаковые туфельки с золотой отделкой, через спинку кресла небрежно перекинута черная норковая шубка.
Дама в черном, подумал я. Прямо как название детективного романа. Дама в черном.
— Вы часто бываете в Нью–Йорке? — спросила она и откинулась в кресле на шелковистый мех.
— Да нет. Последний раз я был здесь несколько лет назад, но приехать сюда всегда приятно. Хотя и страшновато.
— Почему? — улыбнулась она. — Не верится мне, что вы из робкого десятка.
— А что тут странного? Я бедный одинокий швед, нас всего–то восемь миллионов на территории размером приблизительно с Францию, а в этом городе население в два с лишним раза больше. Только на Манхэттене обитает почти столько же народу, сколько во всей Швеции. А еще уличное движение, шум, бешеный ритм жизни. И небоскребы. — Я закатил глаза в притворном отчаянии.
Она рассмеялась, закурила сигарету.
— Как же вам хочется, чтобы я поверила, будто вы и впрямь явились из этакой большой деревни в гигантский опасный город, где надо смотреть в оба.
А ведь так оно и есть, подумал я, взглянув на нее. В Нью–Йорке дремать нельзя. Впрочем, она, кажется, не из тех, что ходят по барам в надежде подцепить кавалера. Речь у нее интеллигентная, одета со вкусом и вообще производит впечатление женщины порядочной и воспитанной.
— Юхан Хуман. — По шведскому обычаю я протянул руку. Секунду она смотрела на нее, словно не зная, что делать. Потом улыбнулась и пожала мою РУКУ.
— Астрид Моллер. Можно просто Астрид. Ваше здоровье! Сколь! Так у вас в Швеции говорят, да?
Она подняла свой бокал с густо–красным томатным соком, сдобренным прозрачной, как слеза, водкой и украшенным нежно–зеленой веточкой сельдерея.
Я сделал знак официанту, и он принес мне новый мартини. Для разнообразия на этот раз с оливкой.
— Вы говорили о Кристи и Сотби, — сказал я. — Значит, тоже связаны с искусством? Может, мы и вовсе коллеги?
— Увы, нет. А впрочем, да. В некотором смысле Я художник по интерьеру. Занимаюсь отделкой и оборудованием квартир, гостиниц, магазинов. Хотя предпочитаю квартиры и особняки. Там есть простор для индивидуальности, да и вообще, свободы больше. Можно подумать об эстетической целостности, не слишком заботясь об амортизации и функциональности, не то чтс в общественной сфере. Салон в частном доме — это одно, а гостиничный холл или модный магазин на Пятой авеню — совсем другое.
— Неужели у вас так много заказчиков? Я думал, люди сами оборудуют свои дома. Мне бы, например, в голову не пришло впустить к себе чужого человека, чтобы он обставил мой дом, распорядился, где, что и как разместить.
— Мне тоже. Но вы не представляете себе, сколько людей здесь, на Манхэттене, обращаются за помощью и готовы платить. Ведь у них есть деньги, много денег. А это — главное. Хотя и не всё. Необходимо еще быть принятым в обществе. «Игольное ушко» тут крохотное, а правила весьма жесткие. Мало иметь деньги и в прошлом не слишком запятнать себя связями с мафией и так далее, надо обязательно получить доступ в соответствующие круги. И важнейшую роль здесь играет то, где и как ты живешь, иначе с тобой и разговаривать не станут.