Про Кучума шептались, будто он читает мысли, видит насквозь человека и, страшно подумать, может наслать взглядом своим любую болезнь. Мухамед-Кул, в котором детская боязнь сочеталась с почтительностью к старшим, избегал смотреть в глаза сибирскому хану.
Вспоминался ему давний рассказ, услышанный им от пастухов, будто приходилось многим путникам встречать хана, блуждающего ночью по речным поймам в одиночестве, когда накануне видели его совсем в ином месте за много переходов отсюда. Будто мог он обернуться волком и, незаметно подкравшись к конскому табуну, свалить вожака, порвать клыками горло и, выпив всю кровь, исчезнуть, как не бывало.
И сам Мухамед-Кул нередко замечал, как вздрагивали кони при появлении возле них Кучума, начинали испуганно прядать ушами, храпеть, норовили сбросить с себя седока и умчаться подальше в луга.
Не только кони, но и люди ощущали неловкость в его присутствии и, сказав несколько слов приветствия, спешили уйти подальше от всепроникающего ханского взора:
Только один Карача-бек, казалось, нимало не заботился о чарах сибирского правителя, которые вовсе не действовали на него. Или он сам мог читать людские мысли и был равен Кучуму в этом, а может и превосходил в чем-то, касающемся власти над людьми. Но робости перед ним он не испытывал. Это ставило Карачу-бека, если ни в один ряд, то на второе место во всем ханстве после Кучума.
А случись что-то с самим ханом, именно он, Мухамед-Кул, должен занять его место, стать правителем Сибири. Да, но разве будут испытывать подданные ту же робость или даже страх перед ним? Станут ли отводить взгляды, потупив в землю глаза? Будет ли его слово законом для всех и каждого? Нет! Нет! И тысячу раз нет!!!
-- Кони устали! -- громко крикнул кто-то сзади Мухамед-Кула и вывел его из глубокой задумчивости, заставил вздрогнуть. Он резко натянул повод и повернулся лицом к кричавшему всаднику. То был пожилой сотник Янбакты, пришедший в Сибирь вместе с Ахмед-Гиреем и опекавший Мухамед-Кула после смерти отца. Ему позволительно было то, что другим молодой царевич не простил бы.
-- Значит, привал?
-- Да, мой улы патша, пора делать привал, -- ответил тот, не побоявшись назвать его "улы патша", наследником ханства. А ведь многим это могло не понравиться. У хана везде свои люди и до его ушей порой доходит то, чего не дано слышать простому смертному.
-- Что это за место? Чей городок? -- Мухамед-Кул указал рукой в сторону видневшихся на крутом иртышском берегу укреплений. -- Почему никто не выходит встречать нас? Или мы не на своей земле?
-- То земля нашего достопочтенного хана, мой царевич. А добрались мы до Кызлар-туры -- Девичьего городка. Там содержаться знатные девушки из семейств местных мурз и беков. Им запрещено выходить замуж и будут они жить в городке до конца дней своих.
-- Не здесь ли погиб мой отец? -- помолчав, спросил юноша, и две небольшие складки прорезали его широкий лоб, не изборожденный пока отметинами жизненных невзгод.
-- Да, неподалеку отсюда, -- помедлив, кивнул головой Янбакты.
-- Был ли ты в то время с моим отцом?
-- Да, мой царевич, я был рядом с ним и поднял его еще живого с земли.
-- Почему ты никогда не рассказывал мне об этом, сотник? Или, ты думаешь, я не должен отомстить за смерть отца?
-- Мужчина не воюет с женщинами. Это ниже его достоинства. Не пристало и тебе думать о том. Зачем шевелить прах умершего?
Янбакты говорил, не опуская глаз, и они сверкали, как два огонька, на покрытом слоем пыли лице сотника. В них было предупреждение и тревога. Это Мухамед-Кул прочел отчетливо. А хотелось расспросить юз-башу о многом, но рядом гарцевали любопытные до чужих тайн нукеры, подтянувшиеся поближе к ним, и Мухамед-Кул хрипло выкрикнул:
-- Всем спешиться! Привал! Разобраться по сотням. Янбакты назначаю начальником ночной стражи.
Со всех сторон послышались радостные крики и несколько сотен ног глухо застучали по земле. Звон стремян, бряцанье уздечек, конское ржание, запах пота и дыма от запылавшего на берегу первого костра -- как все это знакомо бывалому джигиту, для которого жизнь делится на две половины -- в седле и на земле.
"С седла до рая достать легче", -- шутили старики. -- "По земле зверь пешком ходит, а человек верхом ездит",-- поддакивали бывалые воины.-"Седло, что баба, как залезешь, так и слазить не хочется",-- откликались безусые юнцы.
Следом за боевыми сотнями подошли неторопливые кашевары, передвигающиеся на нескладных повозках со сверкающими медными казанами. Кто-то из шутников огрел плетью казан по широкому боку и тот жалобно отозвался, загудел и умолк.
-- Так ему! Чтоб не отставал, не мешкал! -- закричали воины, почуяв роздых и обильный ужин.-- Жрать охота, а они едва тащатся!
Кашевары лениво переругивались с воинами, устанавливая на треноги пузатые котлы, раскладывая под ними сухие щепки. Лагерь загудел, зашевелился, как муравейник, замелькали озабоченные лица десятников и полусотников, снаряжающих воинов в караул, из леса послышались глухие удары топоров, а табунщики уже гнали расседланных лошадей на пастбище. Воинский лагерь скорее напоминал торговый караван, нежели слаженный организм, каким станут сотни в момент атаки, послушные взмаху руки мен-баши. Сейчас это были просто уставшие люди, радующиеся отдыху и, казалось, забывшие о смерти, навстречу которой отправились в очередной раз.
К Мухамед-Кулу подлетел неутомимый и вечно бодрый Айдар и, взволнованно размахивая руками, выпалил:
-- Я такое узнал! Там Кызлар-туры -- Девичий городок!
-- И что из этого? -- отозвался царевич, презрительно закусив губу.
-- Мы можем пробраться туда. Разве не ясно?
-- Остынь, Айдар. Мы в походе.
-- Никому не запрещено оставаться в походе мужчиной.
-- Вот и будь им.
-- Я не узнаю тебя, Мухамед-Кул. Или мы вместе не бегали на игрища, не уводили в лес девушек? Что изменилось?
-- Многое. Пойдем мы -- пойдут и остальные. А утром их не собрать.
-- Пойдем, когда стемнеет, никто и не увидит. Возьмем с собой лишь Дусая.
-- Он скорее завалится спать, чем потратит ночь на девушек, -рассмеялся царевич, -- или ты его плохо знаешь.
-- Да что нам Дусай! Пусть спит себе, а мы отправимся вдвоем, -- не унимался Айдар.
Они не заметили как сзади к ним подошел юз-баша, услыхав последние слова Айдара.
-- Молодые люди никак собираются в Девичий городок? Так я понял?
-- Не твое дело,-- зло огрызнулся Айдар,-- ты нам не начальник. Тут есть и поглавнее тебя.
-- Юз-баша знает свое место. Но осмелюсь напомнить, что наш хан под страхом смертной казни запретил показываться в городке кому бы то ни было. Под страхом смерти, -- добавил он, разделяя отчетливо слова.
-- Вот и не показывайся, -- вконец разозлился Айдар, -- а нам не мешай.
-- Можно, я сообщу что-то важное моему господину? -- обратился к царевичу Янбакты. -- Мне бы хотелось, чтобы он один слышал это.
Айдара, словно плетью перепоясали поперек спины. Он кинул злой взгляд на сотника, но счел за лучшее промолчать и отойти.
-- Патша улы будет удивлен, если узнает, что в городке находится сестра твоего отца, -- тихо произнес Янбакты, но Мухамед-Кул услышал каждое слово и, вскинув глаза на юз-башу, удивленно переспросил того:
-- Как ты сказал? Кто живет в городке?
-- Родная сестра твоего отца, твоя тетка,-- повторил тот.
-- Но почему она здесь?
-- То долгая история и не мне судить, как все вышло.
-- Но ведь я должен знать! Почему от меня скрывали? Что предосудительного она совершила? За что находится под охраной?
Об этом может рассказать она сама. Если пожелает.
-- Она расскажет!
-- Как знать, -- развел руками Янбакты, -- как знать. Про нее всякое говорят. С кем захочет с тем и будет говорить. А нет, так никто и не заставит.
-- Наша порода, -- откликнулся Мухамед-Кул, -- узнаю. Так что мне делать? Я должен с ней говорить.