Нельсон пишет, что, возможно, крапивник и не собирался путешествовать на сове через Северное море. Скорее всего, он летел на юг самостоятельно, но в дороге выбился из сил — погода ведь была ненастная — и, чтобы передохнуть, пристроился на спине у своего более сильного попутчика.
Мнение это разделяют и некоторые другие зоологи. Во время больших перелетов, особенно через море и в плохую погоду, птицы так устают, что готовы сесть на что угодно, лишь бы передохнуть и не упасть без сил в море (такое тоже нередко случается). Счастье, если попадется в пути корабль. Птицы опускаются на его снасти, палубные надстройки. Так иной раз облепят их, что мачты чернеют от плотно прижавшихся друг к другу пташек. И сидят часами, особенно если корабль движется нужным им курсом.
Мак-Эти говорит: «Зная, что выбившиеся из сил птицы садятся на корабли, мы не можем особенно сомневаться и в том, что они иногда избирают в качестве транспорта летящих над морем больших птиц».
И он добавляет: этот вид «транспорта» в сезонных перелетах птиц не имеет, конечно, большого значения, но в том, что подобные оказии иногда случаются, не может быть сомнения.
Однако у большинства зоологов сомнения все же имеются. И у них, у сомнений, так сказать, две стороны: физическая и психологическая.
«Хватит ли у птицы сил лететь с бесплатными пассажирами на спине?» — вот первый вопрос, который, естественно, возникает при обсуждении этой проблемы.
Ответ на него, очевидно, должен быть таким.
Если вальдшнеп переносит своих птенцов, значит, и другие птицы могут лететь с грузом на спине. Есть, наконец, экспериментальные доказательства. Однажды в Соединенных Штатах в дни национальной кампании за популяризацию охраны природы в небо выпустили почтового голубя с канарейкой на спине. Живую канарейку упаковали в картонную «кабину» и привязали за плечами у голубя, словно рюкзак. С этой ношей голубь благополучно пролетел более тридцати километров.
Итак, опытом доказано, что птицы могут переносить на спине других, конечно более мелких, птиц. Это им по силам. Но тут же возникает другой вопрос: хватит ли сообразительности у птиц малых, чтобы воспользоваться птицами большими в качестве транспортного средства? И хватит ли, так сказать, доброй воли у птиц больших, чтобы помочь своим землякам в трудном путешествии?
Мы увидим ниже, что животные часто обнаруживают и значительно более сложные формы поведения.
Поэтому в вопросе, нами только что рассмотренном, необходимо соблюсти известную осторожность: никаких априорных решений. Только точные наблюдения могут установить истину.
Уходят и олени
Северный олень — один из самых молодых видов животных и, бесспорно, самый «молодой» из оленей. Он начал свою историю в одно время с человеком. Северные олени около миллиона лет назад произошли от американских оленей, среди которых были виды, приспособившиеся к жизни на зыбкой почве болот. До сих пор еще в топких лесах Бразилии прячется «двоюродный брат» северного оленя. Он многим напоминает своего северного собрата, особенно строением копыт, приспособленных для ходьбы по болотной трясине.
Похожие на него олени жили в доледниковое время в Северной Америке. Когда с севера материка поползли гигантские ледники, уничтожая на своем пути роскошные леса и сминая холмы и горы, северная заболоченная тундра, сопутствуя ледникам, завоевала огромные пространства и на юге североамериканского континента. Лесным жителям — оленям пришлось привыкать к новым условиям. Болотные олени, которые были уже приспособлены к жизни на зыбкой почве лесных трясин, постепенно превратились в настоящих обитателей тундры — северных оленей.
Когда ледники отступили на север, в полярные страны, за ними ушли и северные олени, для которых тундра стала теперь настоящей родиной. С Аляски они проникли на Чукотку и расселились дальше по всей Сибири. Северные олени заселяли новые для них страны и с запада: через Гренландию попали в Исландию, на Шпицберген и дальше в Западную Европу, где в ледниковое время они водились почти всюду, за исключением лишь юга Испании, Италии и Балканского полуострова.
У нас в эту пору северные олени жили даже на Украине и в Крыму.
Еще на заре истории судьба связала тесными узами человека и северного оленя. Среди персонажей расписанных охрой пещерных панно часто попадаются рогатые фигуры северных оленей. Олени и мамонты для людей каменного века были дичью первого ранга.
Сначала люди ели северных оленей, потом стали их приручать.
Сейчас, как и прежде, трудно прожить в тундре без оленей. Люди запрягают их в сани, едят их мясо, из молока делают сыр и масло, в оленьи шкуры одеваются с ног до головы.
В нашем Заполярье пасется около двух миллионов домашних северных оленей. В Скандинавских странах их полмиллиона, а на Аляске — миллион.
В Америку домашние северные олени завезены совсем недавно — в конце прошлого века. До этого эскимосы и канадские индейцы знали только диких карибу, которые кочевали по Американскому Северу поистине несметными стадами. Про одно стадо рассказывают, что четыре дня и четыре ночи проходило оно мимо изумленных охотников. Долго потом у людей в глазах рябило от бесчисленных оленьих рогов, на которые они вдоволь насмотрелись, пока толпы карибу брели мимо их избушки.
Уверяют, что в стаде было не меньше двадцати пяти миллионов оленей.
Как ни фантастичен этот рассказ, едва ли стоит ему не доверять: по тундрам Азии бродили в ту пору тоже бесчисленные табуны оленей. Известному исследователю животного мира России Петру Палласу один из очевидцев рассказал о северных оленях, которых тот встретил в долине реки Анадыря. Весь день они шли мимо лагеря. Село солнце, стало темно. Но всю ночь люди слышали треск копыт бредущих оленей. Настало утро, а оленям не видно было конца. Только на третий день подошел арьергард чудовищного стада.
Случилось это в конце XVIII века. Теперь от сказочных табунов северных оленей остались одни воспоминания. Большие стада их сохранились лишь в тундрах Таймыра, в низовьях Лены, Яны и Индигирки. Возможно, что здесь находят приют еще около трехсот тысяч диких северных оленей.
Оленьи тропы показали русским землепроходцам дорогу к острову Ляхова (в группе Новосибирского архипелага). Каждую осень северные олени сбиваются в стада и уходят из тундры. Уходят в тайгу за пятьсот и семьсот километров от тех мест, где проводили лето. Тундра зимой не может их всех прокормить, да в лесу и теплее. В тайге олени объедают мохнатые бороды лишайников, раскапывают сугробы на малоснежных склонах сибирских гор и щиплют ягель, мхи, травы, едят грибы, засыпанные ранними снегопадами.
Когда олени идут, сухожилия их ног трутся о кости и трещат, словно струны. Этот треск для кочующих оленей как радиопеленг для потерявшего курс самолета: он помогает животным найти друг друга ночью и в буран.
Широкие реки карибу переплывают без труда: у них шерсть, можно сказать, надувная. Волосы наполнены воздухом. Когда олень плывет, шерсть поддерживает его на воде, как пробковый пояс.
У всякого зверя волосы у корня толще, а у северного оленя наоборот. Оттого и плотнее прилегают они друг к другу: волос волос заклинивает. Ветру нелегко даже в буран «пробить» шубу северного оленя. Она, как панцирь, защищает его от яростных атак свирепой метели. На каждый квадратный сантиметр поверхности широкого копыта северного оленя приходится лишь сто сорок граммов веса животного. (У лося и то вчетверо больше!) Это значит, что его копыта давят на землю в семь раз слабее, чем воздух атмосферы. Как на канадских лыжах, бежит олень по болотам. Про верблюда говорят: он корабль пустыни. Северного оленя я бы назвал вездеходом тундры.
Зачем киты плывут на юг?
Дважды в году около Курильских островов, вдоль западного побережья Северной Америки, и по обеим сторонам Атлантического океана плывут весной на север, а осенью на юг большие стаи кальмаров, пелагических осьминогов, всевозможных рыб, рачков, медуз и других морских скитальцев, наполняющих своими полупрозрачными телами поверхностные воды океана. А за рыбами и кальмарами, за рачками и крылоногими моллюсками устремляются в далекий путь киты и дельфины.