Я знаю, чего ждать. Я это уже слышал. Тоже журналистский ход. Цитируют чужое мнение, таким кривым образом подавая собственное. На самом деле она хочет спросить вот что: «Лучшее из твоих произведений рождено переживанием ужасной утраты. И каково тебе это осознавать?»
Я вдруг понимаю, что это уже перебор. Брен и все эти люди, ждущие ее беременности. Ванесса, раскопавшая мой школьный альбом. Ни для кого нет ничего святого. Все пережевывается, как корм для скота. Моя жизнь принадлежит кому угодно, только не мне. Шестьдесят семь ночей. Шестьдесят семь, шестьдесят семь. Я с такой силой толкаю столик, что ей на колени со звоном падают бокалы с пивом и водой.
– Какого?..
– Интервью закончено, – рычу я.
– Это я знаю. Зачем ты злобу на мне срываешь?
– Потому что ты стервятница! На музыку насрать! Лишь бы расковырять что-нибудь.
У Ванессы забегали глаза, она принялась искать диктофон, чтобы снова его включить. Но я выхватываю его из рук, ударяю им по столу, он ломается, но я, на всякий случай, еще и окунаю его в воду. У меня трясется рука и неистово колотится сердце, я чувствую, как подступает одна из тех панических атак, во время которых я всякий раз искренне боюсь, что вот-вот сдохну.
– Что ты наделал?! – вопит Ванесса. – У меня другой копии нет!
– Вот и хорошо.
– И как я теперь статью напишу?
– Ты это статьей называешь?
– Да. Некоторым, знаешь ли, приходится на жизнь себе зарабатывать, козел психованный…
– Адам! – ко мне подскакивает Алдус и кладет на стол три сотни долларов. – Купишь новый, – говорит он Ванессе, выводит меня из ресторана и ловит такси. Еще одну сотню он выкидывает на водителя – тот начинает упрямиться, видя, в каком я состоянии. Алдус сует руку мне в карман, достает таблетки, кладет одну на ладонь и говорит: – Открой рот, – будто грубоватая мамаша.
Он ждет, когда я выкурю пару сигарет, по одной непрерывной затяжке на каждую, съем еще одну таблетку – к тому времени до отеля останется лишь пара перекрестков.
– Ну, что произошло?
Я рассказываю. Как она спрашивала о «черной дыре», о Брен и Мие.
– Не переживай. Можно связаться с «Шаффлом». Пригрозить отозвать их эксклюзивное интервью, если они не пришлют нового репортера. Это, может, и попадет в таблоиды или «Гэббер», но в разговоре не было ничего интересного, все угаснет через пару дней, забудется.
Алдус говорит обо всем этом так спокойно, типа «слушай, это же всего лишь рок-н-ролл», но по глазам я вижу, что он заволновался.
– Алдус, не могу.
– Не переживай. От тебя ничего и не требуется. Просто статья какая-то. Разберемся.
– Дело не только в этом. Я вообще ничего не могу.
Алдус, который, по-моему, со времен его тура с «Аэросмит» так ни разу толком не выспался, позволяет себе роскошь пару секунд выглядеть измученным. Но потом снова переходит в сердитый режим.
– Ты просто перенервничал перед турне. Почти со всеми бывает, – заверяет меня он. – Но как только все начнется, ты предстанешь перед толпой, и ее любовь, адреналин и музыка наполнят тебя энергией. Разумеется, в итоге ты будешь вымотан, но счастлив. А в ноябре, когда все закончится, поедешь расслабишься на каком-нибудь острове, где тебя никто не знает, где всем плевать на вашу «Падающую звезду». И на Адама-дикаря.
В ноябре? Сейчас только август. Еще три месяца. А турне продлится шестьдесят семь ночей. Шестьдесят семь. Я повторяю это в мыслях, словно мантру, хотя эффект от этого противоположный. Хочется волосы на себе рвать.
И как мне сказать Алдусу, да и всем остальным, что музыки, адреналина, любви, всего того, что помогло бы перенести эти трудности, у меня уже нет? Остался лишь водоворот. И я стою на самом его краю.
Я весь дрожу. Я теряю контроль над собой. Да, в сутках всего двадцать четыре часа, но иногда пережить их кажется куда сложнее, чем взобраться на Эверест.
2
Нить с иголкой, плоть и кости,
Больно сердцу и уму,
Твои швы подобно звездам
Озарят мою тюрьму.
Алдус прощается со мной возле отеля.
– Дружище, думаю, тебе просто нужно отойти от этого и остыть. Я отменю все встречи на сегодня и на завтра. Рейс в Лондон в семь, в аэропорту можно раньше пяти не появляться, – он смотрит на телефон. – Так что в твоем распоряжении больше двадцати четырех часов. Поверь мне, отдохнешь, и тебе станет куда лучше. Давай, оторвись.
Алдус смотрит на меня с расчетливым беспокойством. Мы друзья, но в то же время он несет за меня ответственность.