Дрожащими пальцами Лейси прикоснулась к холоду оконного стекла, прочерчивая траекторию скользящей по ту сторону окна капли.
Этот дождь никогда не кончится. Боже мой!
Ночной ливень всегда напоминал ей о выпускном вечере и Джонни, о том, что ее жизнь тогда была неизмеримо ярче, чем это жалкое существование в роскошном особняке Дугласов. Той ночью сердце ее переполняли подлинная страсть и невыносимое страдание. Джонни, который и сам натерпелся от своего опустившегося папаши, был с ней удивительно мил, когда понял, из каких низких соображений ее отец отказался прийти на выпускной вечер.
Голос из прошлого – ее и Джонни.
Они только недавно отошли от детства: ему было двадцать один год и он окончил первый курс колледжа; ей исполнилось восемнадцать. Они стояли, не приближаясь друг к другу, в каморке позади великолепного бассейна Дуг. hit работал; оба нервничали. В эту си вел себя особенно безобразно, и Джонни привел ее сюда после выпускного вечера, потому что ей не хотелось идти домой, пока отец не уберется на работу.
Все Дугласы, в том числе и рыжие близнецы, были в отъезде, что, по словам Джонни, было чем-то из ряда вон выходящим, потому что они редко куда-либо выезжали вместе. Но раз уж они отбыли, он безбоязненно показал ей главный особняк и все службы. Проходя комнату за комнатой в этом фешенебельном доме, Лейси чувствовала себя принцессой из волшебной сказки. Как-то в школе она писала сочинение о сенаторе, и, несмотря на рассказы Джонни, она с благоговением относилась к Дугласам. Они обошли дом, и Джонни отвел ее в домик позади бассейна. Хотя все и говорили о Джонни, что он сущий бич для девиц, к ней он никогда не приставал. Они вообще впервые оказались в этой его каморке и оба не могли скрыть волнение, оставшись один на один около его неприбранной кровати.
Она задержалась у дверей в своем белом платье, потом сняла мантию, квадратную шапочку с кистью и бросила их на пол вместе с медалью за отличную учебу. От дождя волосы Джонни были иссиня-черные, как и его темный пиджак.
Двустворчатые застекленные двери были открыты нараспашку, и они слышали шум дождя, отчего им было не так неуютно перед этой кроватью.
Стараясь не глядеть друг на друга, оба внимательно изучали траекторию дождевых капель с той стороны стекла.
Лейси смотрела сквозь падающие дождевые капли на деревья сада.
– Да, вот это дом так дом!
– Дом-то дом, но, насмотришься вот так, как эти Дугласы поливают друг друга и ненавидят, как сатанеют близнецы, готовые убить друг друга, как вся эта семейка может за милую душу переступить через труп, лишь бы получить то, что им хочется, начинаешь сомневаться, что богатство – это так здорово, как расписывают.
Она дотронулась до стекла.
– Куда падают капли, Джонни?
– Думаю, что никуда, но, что верно, то верно, мы не так торопимся, как они, Тростиночка.
– Куда нам торопиться? Успеется.
– Так-то оно так. Да что, если тебе надоест ждать и ты найдешь другого парня?
Он передернул плечами и попытался выдавить улыбку, но она заметила тень, мелькнувшую на его усталом лице, и прониклась сочувствием к нему, потому что он так старался не показать вида, что ему не по себе.
– Эй, да ты никак промокла до костей, медалистка, – хрипловатым голосом пропел Джонни. – Ты что там под дождем торчишь? Так у тебя от платья ничего не останется.
Но она прижалась к дверному косяку, и ему пришлось подойти к ней и стать рядом, но чем ближе был он к ней, тем ярче мерцали его черные глаза. Он небрежно оперся о стену.
– Боже мой, до чего же ты красива. Меня сегодня так и распирало от гордости, когда ты свою речь толкала. Твоя мать…
– Она сбежала, забыл? – резко оборвала его Лейси. – Да кто о ней плачет? Она воспитала меня на безумных мечтах. Она твердила, что Алкатрас – дворец. Помню, я чуть не сбрендила, когда Кит Тапорт начал хвастать, что его дед сидел там. А потом ты возил меня туда, и я убедилась, что это в самом деле тюрьма. Так что чего о ней говорить? Теперь у меня есть ты. Не будь тебя, я б запнулась на первом слове.
Губы на его темном красивом лице медленно раздвинулись, и на них заиграла улыбка.
– У тебя и так все отлично получается, Тростиночка. Со мной или без меня. Ты совсем не волнуешься, когда поешь.
– Поют от души.
Его рука легла ей на плечо, и у нее перехватило дыхание.
– И это в тебе самое прекрасное, – произнес Джонни, и его и без того низкий голос стал совсем хриплым.
– Что-то раньше я от тебя такого не слышала.
– Я балдею и от твоего тела, Тростиночка. – Он отвел глаза в сторону, но, не удержавшись, посмотрел на ее губы.
– Поцелуй меня, – прошептала она.
Его горячие крепкие губы ласково коснулись ее и осушили капельку дождя, повисшую на кончике носа; она почувствовала, как с самого низа живота поднимается горячая волна.
Ей хотелось большего.
Джонни затрясся как от озноба и отпрянул от нее. Он ни разу не пытался соблазнить ее, потому что боялся: если она забеременеет – пиши пропало: они никогда не выберутся из нищеты и кончат как их родители.
Лейси вытянула у него из-под воротничка галстук и игриво намотала себе на руку.
– Нет, поцелуй по-настоящему. Джонни отшатнулся.
– Пожалуй, пора идти.
– Но почему, Джонни? – Ее пальцы пробежали по самому низу его шеи, расстегнули пуговицу на рубашке, помедлили, чутко ловя его бешеный пульс.
– Сама знаешь почему. – Спокойный тон давался ему с трудом.
Лейси коснулась его волос и погладила его подбородок. Джонни стоял, не смея шевельнуться. Вот уже два года он не позволял их ласкам выходить за пределы допустимого. Кто бы поверил, что крутой Джонни Миднайт может быть истинным джентльменом? Поначалу это ей даже льстило, но с каких-то пор пугающее ее саму желание, которое он пробуждал в ней, уже не покидало ее.
Еле сдерживая стон, Джонни нежно сплел свои бронзовые пальцы с ее пальчиками.
– Я привел тебя сюда не для того, чтобы соблазнить.
– Я знаю. – Он всегда был с ней так нежен. Может, потому она его так хотела.
– Я хочу большего, ты же знаешь. Хочу, чтоб мы поженились, Тростиночка. Когда-нибудь…
Она чувствовала, как под внешним спокойствием все в нем клокотало, и в ее собственном тихом вздохе звучало отчаяние.
– Но я хочу не «когда-нибудь», Джонни.
– Ты хочешь такой дом?
– Нет. – Она хотела любви. Его любви.
– Как насчет твоей стипендии в колледже? Я бы не хотел испортить твое будущее.
– Ты меня не любишь? – Она поднесла палец ко рту и откусила ноготь.
Миднайт схватил ее руку и провел своим пальцем по неровному краю.
– Эй, полегче! Можно обойтись без этих диких порывов?
– Нет, нельзя. И, «когда-нибудь» мне тоже не подходит.
Он издал приглушенный звук, будто застонал. Лейси дотронулась до него, и он тяжело задышал. Он сжал кулаки, так что костяшки пальцев побелели. Однако это ее не остановило. Поднимавшееся по ее телу от горящего взора Джонни тепло придало ей смелости. Ее рука скользнула ему под рубашку и стала ласкать его по голому животу, опускаясь все ниже; он уже весь пылал, и сердце его бешено колотилось под ее пытливыми пальцами, отзываясь во всем теле. Дыхание стало затрудненным и прерывистым. Он весь горел, словно в лихорадке. Наконец, забыв о всех своих клятвах, он схватил ее и поцеловал с грубой жадностью, впившись губами в ее рот, отчего ее затрясло и она чуть не задохнулась.
С трудом оторвавшись от нее, он глубоко вздохнул и оттолкнул ее от себя. Все тело его сотрясалось. Он прижался к стене.
– Будь умницей, уходи.
– Почему мы не можем любить друг друга? – Ее никто никогда не любил. Даже ее родная мать. Даже отец. Только Джонни. Вся пылая от стыда и гнева, она сжала кулаки. Наверное, ни одна девушка не испытывала такого бешенства и боли, не чувствовала такого унижения, если такой парень, как Джонни, сказал «нет».