А потом мать еще и вцепилась в наши попы, как в самые уязвимые места, и при этом прижала к себе поближе, не отпуская, желая удержать, даже если мы начнем дергаться. Но мы не дергались — наши зхадницы в её руках!
— Ну, будете меня слышатся⁈ — проговорила она, поочередно глядя на наши лица в профиль. — Дети-охотники… — наконец осознала она, столь банальную истину.
— Будем! Будем! — закивали мы, подбородками стуча в её плечи.
И мы, в принципе, действительно можем её слышатся! Иногда, наверное. Тогда, когда это не противоречит нашим планам! Или планы не особо существенные.
— Еще будете убегать? — вновь посмотрела она на нас поочередно.
— Будем! Будем! — серьёзно ответили мы, вновь закивав, словно болванчики.
Хватка маминой руки стала серьезнее, сжимая наши зады уже с хорошим усилием, и сестрица забрыкалась, пытаясь вырваться. Да и я, как бы, тоже, начал это изображать.
— НУу! — потребовала она от нас совсем иного ответа, перехватывая захват наших задов на более удобный и сжимая сильнее.
Во только вместо того самого «ну» сестра завырывалась уже по-настоящему и легко освободилась от захвата. Отпрыгнула в один прыжок на полтора метра и ошарашенными глазами уставилась на мать.
Мы с матерью переглянулись и посмотрели сестру, сохраняющею офигевшее выражение лица.
— Прости, я наверное… — проговорила мать, слегка смутившись.
А я тоже завырывался, и легко высвободился из ослабевшей хватки. Подошел к сестре, выражая обеспокоенность. Она, посмотрела на меня все теми же офигевшими глазами, и усилием воли стерла с своего лица это выражение, вернув его к нормальному личику, спокойной сестренки.
Подала мне свою ручку, я ей свою… и мы встали пред сидящей на стуле у кухонного стола маменьки в одну линию, держась за ручки, стоя рядом друг с другом. В итоге вышел вид, когда мать встречает своего мелкого-мелкого дитя, который пришел с улице, приведя другое дитя противоположного пола, заявляя «вот это теперь мой-моя муж-жена!». Ну очень ведь похоже получается! Только мы для подобного, чутка староваты — это в детском саду обычно такое происходит! А не в первом классе.
Мать эту картину так не воспринимала, и просто смотрела на нас, с нечитаемым выражением лица. Смотрела долго, не предпринимая никаких действий, видимо ведя какой-то внутренний диалог, и обдумывая ситуацию. А мы просто стояли, смотрели на неё, и тоже, ничего не делали.
Когда пауза затянулась настолько, что на за это время уже мог бы вскипеть чайник раз пять, мать наконец отвисяла, и грустно вздохнув, поинтересовалась:
— Так значит… те карточки… удостоверения охотников, были настоящими, да?
Она помнит! Помнит! Ура! Это не было затерто психическим блоком! Просто… отодвинуто «от фактов» задвинуто на второй план. А сейчас, когда…
— Жа. — выдали мы синхронно, хором, грустно улыбнувшись столь же одномоментно.
— Значит… — проговорила она, внимательно глядя нам в глаза.
— Долг? — спросил я, невинно хлопнув глазками.
Мать кивнула, подтверждая, что деньги её все же тоже волнуют.
— Его недолжно было быть… — и видя непонимание в маминых глазах, постарался быстрее перейти к сути, опуская детали, — за зачистку двух подземелий шестого уровня…
Так, кажется мы вновь её теряем! Она сейчас опять уйдет гулять в беспамятство! Мать, в этот раз, сообразила за ситуацию ну очень быстро, сопоставив два и два — охотники, подземелья, охотники ходят в подземелья! Мы были на зачёске! Подземелья шестого уровня!
Всё, мамку можно выносить! Глаза расширены, губа трясётся, ручки дрожат… если бы не моя магия, делающая её тело довольно здоровым, её бы уже и Кондратий хватил при таких раскладах! Хотя… надо быть честнее — не будь моей магии, её Кондратий мог и раньше прихватить. Например, тогда, когда она два часа не могла найти деток, спрятавшихся в пустой комнате.
Сестренка кинулась к мамке, начав её успокаивать, пытаясь привести в чувства, шепча всякие глупости.
— Ну мам, ну не переживай! Ну все будет хорошо! Мы сильные! Мы крепкие! Нас никто не обидит! Подземелье шестерка? Ну вообще фигня! Там монстрики совсем безобидные…
Мать, почти ничего из этого не слышала, продолжая смотреть словно в никуда. Разве что на словах о «милых пуськах», которые могут порвать на части танк, ехидно икнула, выражая «солидарность».
Ну и приняла заботу сестры, что обняла её с боку, прижала ручки своей дочке к своей груди, голову к её голове… и потихоньку, стала отходить, тихо, молча и беззвучно плача.