— Пробежимся еще раз по списку, — сказала сеструха, прерывая мои думы, когда мы, остановились в подворотне, чтобы сбросить невидимость, и двигаться дальше уже в облике стремной тетки, — Вот этот весь список, да? — повертела она в руках бумажку, на которую я выписал все название препаратов и дозировки, а также цены, — и вот по этим ценам, — закусила сестра губу, силясь всё запомнить за одно прочтение.
— Там еще на обратной стороне есть. — усмехнулся я, не глядя на бумажку, — То, что выделено красным…. Покупка под вопросом.
— Что-то запрещенное? — поняла она все по-своему, хоть мы и обсуждали, что запрещенки тут нет.
— Скорее… что-то очень дорогое.
Половина всех денег родителей, что те откладывали на нашу учёбу на два пузырька! Конские бабки! Но что-то чуется мне, что эти лекарства, все же придется выкупать, иначе… будет плохо. Кажется… с печенью у меня совсем беда-беда! И будь я простым человеком — орган давно бы уже отказал и подох, а следом и я сам. А жить без тела, я, хех, как бы не умею! Даже теоритически.
Топаем из подворотни, идем до аптеки. Сестра, явно мондражирует по дороге, тихо вздрагивая и трясясь. Пред самым входом, берет себя в руки, и нацепляет маску злобной стервы, согласно роли. Заходим — толпа, очередь. Сестра — оглядывает злобным взглядом толпу баб, собравшихся в аптеке — кажется, мы не вовремя! И тут какой-то час пик! И злобные тетки злобно смотрят на товарку.
Сеструха, от их взгляда, чуть не выпадает из образа! Но маска тает лишь на мгновение, лишь на миг, образ хладной стервы, готовой на все уродины, что жизнь прохавала через сапог, становится неубедительным, после чего сестренка возвращает себе нужную гримасу на лицо, становясь еще более злобной и недовольной.
Как и подобает её образу! Как подобающая реакция при встречи такой дамы с коллегами! А тут… собрались явно коллеги по цеху наглости и злобности! Что четко читается на лицах, пусть все из них, даже возрастные, и выглядят не в пример красивее и краше нашего образа «одна из двух». И можно сказать вообще — красавицы с ногами от ушей! Пусть и немного… потрепанные временем.
— Кто последний⁈ — гаркает Лина зычным голосом.
Бабы морщатся, отворачиваются, признаваться в последности не желают.
— Вы чо, оглохли⁈ — молчание, — Значит никого, да? Ну тогда я пройду, — и целенаправленно движется к кассе, мелко семеня моими ногами.
Возмущения на нахалку тут же накатываются волной. И обзывают, и ругают! И даже про физические возможности не забывают! Пользуясь тем, что наш кентаврик невысок ни ростом, ни образом, и габаритами не широк ни разу. Вот только мы — охотники! И силы в нас немеряно, на фоне простых людей так вовсе.
— Ты че меня лапаешь⁈ — возмущается сестра, снимая с ворота плаща руку, которой рослая, даже по меркам Залиха, барышня, хотела поднять нас полетать, показать столицу, хватом за грудки.
— А ты че куда прёщь? — пищит бабенцыя, что хотела нас еще и уронить, но не смогла.
И сама почти упала, и теперь оказалась ниже головы сестры, а не возвышаясь на полторы головы вверх. И её рука теперь зажата в хвате тонкой веточки стремной, но сильной наглячки, и не упала рослая дылда на пол только от того, что сестра её держит.
— А я че, у пустоты что ли спрашивала кто последний⁈ Оглохли что ли все совсем⁈ Да берегов не видите…. А потом возмущаетесь⁈ Может вы тут так, просто так все стоите, языками чешите⁈
Скандальные пересуды, крики, гомон, и все та же толпа баб. Попытка обвинить нашу персону в насилии, что сеструха тут же законтрила в два слова:
— Тут есть камеры! — указала она на угол зала аптеки, даже не глядя туда, — И по ним будет все хорошо видно, кто на кого напал! Хотите присесть за нападение? Ну скатертью дорожка! А я максимум штраф за превышение самообороны получу! Да еще моральный вред стребую! В плюсе буду! Усекли⁈
Не усекших не нашлось, и толпа стала притихать. Однако медленно двигающаяся очередь, к медленно работающему усталому аптекарю, все так же двигалась… медленно. Намекая, что мы тут надолго, и неизвестно что еще, может за это время приключится.
Впрочем, что бы там не приключилось, сестренка явно наслаждается процессом! Быстро втянулась в разборки, и пока все прочие драли глотки на нахалку, красней от возмущения, и зверея от гнева, она тихо кайфовала, от рыканья на них, да посылов в пешие путешествия, и явно ни разу не принимала все эти оскорбления близко к сердцу.