— Я возьму машину… у нас есть машина! — говорит парень, пытаясь храбрится.
— Нет времени. — говорю я, — У нас три минут… две.
Беру его за руку, несмотря на протес, вновь слом пространства, и столы подле нас сдвигает прочь ещё дальше, а стену проламывает, как и потолок вспучивается. Перемещение, и вот мы уже в городе. Посреди перекрестка и потока машин. Парень пугается, шарахается, боится. Машины сигналят, объезжая, но я стою как скала. Сейчас здесь будет куча аварий, и не из-за попытки наехать на меня. Просто… голый череп всех смутит.
— Куда? — вопрошаю, и парень указывает на нужный дом.
И даже показывая окошко, говоря «Вон его окно! Там у него прием и клиника!»
Новое перемещение — нет времени обегать здания, идти, искать… просто — прыгаем прямо туда, мгновенно оказываясь в каком-то больничном кабинете, где какой-то врач удаляет прыщик с носа какой-то фифы, и заживляя получившеюся ранку без следа. Если это все, что он может, у нас проблемы.
Однако у нас есть надежда — при нашем появлении врач вздрогнул, но не отвлёкся от операции. А вот дама увидев нас, меня, начала орать благим матом, что, впрочем, не помешало врачу закончить — профессионал! Но какой у него ранг?
— Все, можете идти. — говорит он ей, и отпускает свою железную хватку.
И вся из себя красавица баба, роняя портки убегает прочь.
— А вы… — поворачивается он к нам и замирает, глядя на меня.
Взгляд его становится серьёзным, он бегло пробегается по видимым ему моим ранам, зияющими средь копоти на коже дырами в теле, остановив внимание на ребрах, что только перестали парить, испаряя жидкости тела, и начали остывать.
— Ему… нужна… я заплачу! — говорит парень-проводник, что пучит глаза рядом, не в силах подобрать слова.
— Как понимаю, главная проблема ребра? — горит целитель, хмуря брови, неотрывно глядя на мои обгорелые кости, и видя, что я толком не дышу, хоть плоть за костями до сих пор цела, и за рёберное пространство все еще герметично.
Но там все равно, внутри, все немного плохо.
— Главная проблема восемь крупных дырок в печень, — указываю я на следы на брюхе, — их пока не видно, но сейчас… — приоткрыл я одну из них, перестав сжимать там пространство, демонстрируя дырку с два пальца взрослого мужчины.
И из-за них, от печени, мало что осталось. А из-за иных повреждений, и всякой дряни в крови, орган мне сейчас очень сильно нужен.
Врач тихо матерится, и предлагает срочно занять место на кушетке. Я отказываюсь — лечи так. Мне сейчас очень тяжело двигаться. Мужчина соглашается, принимаясь к лечению. Сначала — остановить кровь в печени, что хлестала несмотря на сжатие пространства — рана рваная, даже сильнее чем от пули, плотно не сжать.
Потом переходит к ребрам, где работа та же — остановил кровь, что стала течь, несмотря на прижжённые края, пережал сосуды, к которым уже более не к чему идти, но они об этом не знают. Потом, замостил все корочкой тонкой плоти, покрыв ребра и мясцо словно бы тонкой пленкой, и… все, это всё на что он способен.
Величайший профессионализм, но… довольно низкий ранг. Он дал нам совет обратится к другим целителям, у которых все в точности да наоборот, но… потом, потом. Потом… Сейчас, чтобы выжить, мне нужен отдых.
Кризис миновал, потерянную кровь я возместил взяв донорской у сестрицы, отняв у неё половину, чтобы сам получить ровно столько же от нужного, а потому — нам сейчас нужно немного восстановить силы. Да и сестра просила не оставлять её одну в нашем тайнике, а я… оставил, хоть в том месте время сейчас и не идет толком.
С хлопком и двиганьем кушеток, исчезаю из комнаты врача, перемещаясь в нашу спальню. Запираю дверь, ведущею туда, и достаю из тайника усыпленную сестренку. Роняю на её тело слезы — бедная, бедная сестричка! Милая моя крошка…
Ложу девочку в её кровать и сам, с трудом забираюсь на свою. Погружаюсь в небытие забвенье, в восстановительный сон. Нужно отоспаться за прошедший месяц боя! Иначе…
А мать тем временем не находит себе место, пытаясь понять, куда же делся её муж, ушедший в магазин за молоком и яйцами. И почему дети, вдруг заперлись в своей комнате. Это как-то связано или нет? И почему… так тревожно на душе? И… словно бы что-то сжимается внутри от беспокойства.
— Привет сестричка, ты проснулась? — сказал я, видя, что сестрица заворочалась в постели.
— Да брат, — ответил она, начав лениво выбираться из-под одеяла, — Мне приснился странный сон… а почему тут так темно? — заметила она то, что даже в зрении маны в комнате полумрак.
Стены слегка светятся, но вот воздух… я втянул всю ману в себя, она мне сейчас нужнее. Я очень, очень, очень сильно потратился в недавнем бою. И поскольку я по итогу так и не закрыл тот осколок с тварями Хаоса, куда открылся портал прямо из тайника, а только законопатил дыру, ведущею к нему и усилил защиту тайника, пожертвовав многим ради этого, о какой-то прибыли или хотя бы частичном восполнении потраченного не может идти и речи.