Никого более беспристрастного, чем Святейший Синод у нас не нашлось. Вот ей и позвонили.
— То есть так в театр? — переспросила Дарья, разглядывая Глеба, который выразительно поигрывал разрисованным бицепсом.
— Деревенщина? — подвел к мысли я.
— Нет, — медленно отозвалась она, — я бы не сказала, что это первая ассоциация.
— Видишь, — довольно произнес друг и показал ей другую руку, словно напрашиваясь на комплимент.
— Я бы сказала, что городской сумасшедший, — пояснила наша мадам.
Глеб мигом растерял энтузиазм.
— И если уж хочешь знать, — добила Дарья, — в таком виде в театр не пускают.
— Да ну вас всех, — сдался он. — Несите ваш гребаный фрак!
Хорошо хоть, девочки-консультанты опомнились и сразу же начали выполнять свою работу, уверяя его, как отлично он выглядит в костюме. Под напевными женскими комплиментами друг немного оттаял и даже согласился на бабочку. Я же снова повернулся к витрине, выбирая часы.
— Ты, конечно, можешь купить приличный костюм, Павловский, — вдруг раздался за спиной знакомый голос, пришедший из далекого детства, — но в приличное общество тебя все равно не пустят…
Ep. 05. Самая красивая женщина столицы (V)
— Потому что таких, как ты, Павловский, в приличное общество не пускают…
Голосок был таким же писклявым, как и в детстве, хотя его обладатель за прошедшие годы изрядно вырос. Задирая одновременно нос и подбородок, за моей спиной культурно топтался бывший одноклассник из столичной гимназии, куда в целях светского образования меня запихнул дед. Вот только имя этого щеголя я не помнил. Лишь фамилию — Рокотов, сын статского советника. Больше тут не имелось ничего примечательного.
«Это кто?» — Глеб мигом отвлекся от выбора костюма.
«Представитель приличного общества,» — пояснил я.
«По-хорошему или сразу как обычно? — мысленно уточнил друг. — Как там в приличном обществе принято?»
Не помню точно, что этот умник делал в гимназии: раскатывал губу или задирал нос — но что-то из этого я ему разбил. Судя по всему, понимать по-хорошему он так и не научился. Как прискорбно-то, когда тушка выросла, а мозги — нет.
— Слушай, Рокотов, — я перехватил не в меру дерзкий взгляд, — не помню, как тебя там зовут…
— То есть не помнишь? — аж взвился он. — Меня не помнишь?
Ну да, это же я тебе что-то разбил, а не ты мне — чтобы помнить. Видимо, и хрупкое эго в процессе задел — до сих пор вон подчинить не можешь.
— Шел бы ты обратно в свое приличное общество, — посоветовал я. — К тебе туда никто и не ломится.
— Да что ты вообще забыл в столице! — нахохлился он. — Думаешь, ты здесь хоть кому-то нужен? Ты даже близко не твой отец!
Вот за это в детстве он и получал по лицу: болтал много, забрызгивая пространство словами как слюнями.
«Вот же фрукт,» — прищурился Глеб.
«Просто фрукт еще не понимает, что фруктом быть лучше, чем овощем.»
Пожалуй, дам короткую демонстрацию — в честь старого знакомства. Я послал всего одну мысленную команду — и моя тень мгновенно зашевелилась, расширяясь кольцами, прокрадываясь по полу, сплетаясь вокруг ног болтающего дурачка. Миг — и, став чуть осязаемее, кольца резко сжались и уронили его на пол, будто он сам шагнул вперед со связанными шнурками. Оставшись незамеченным, темный хвост плавно исчез в моей тени, которая тут же уменьшилась в размерах. Чисто сработано, крошка.
— Опять эти фокусы, Павловский! — буркнул с пола бывший одноклассник, явно переживая дежавю.
— Мессир Павловский, — поправил я, глядя на него сверху вниз, как и смотрел обычно. — Очень советую не путать детские игры и взрослые разборки. Вторые могут быть гораздо больнее.
Он открыл рот, чтобы вякнуть что-то еще.
— И гораздо смертельнее, — чуть проникновеннее добавил я. — На случай, если ты мазохист и боль тебя не пугает.
Захлопнув рот обратно, Рокотов вскочил и, возмущенно топая, ринулся к двери.
— Я это так не оставлю! — уже на самом пороге пообещал он.
А может, и правда мазохист? Я взглянул в его сторону, и все приличное общество стремительно растворилось за дверью, избежав добавки. В детстве этот смельчак улепетывал точно так же.
— А прикинь, — фыркнул Глеб, провожая глазами убегающую фигуру в окне, — если он сделку с Темнотой заключит, чтобы это так не оставить.
— Это не так работает, — я вернулся к примерке часов. — Темнота предпочитает одержимых, он же нарывается скуки ради. Вот ты бы пожертвовал своей душой, чтобы просто кому-то напакостить?