III
Перед смертью старик бродяжничал. Побирался, протягивал артритные руки прохожим, ссылаясь на тех или иных богов, в которых сам никогда не верил. К механизмам после той ночи он больше не притронулся. Он оставил дом вдовы и пустился в странствия, кои закончились в одном торговом городе. Старик был одним из тех несчастных, что являлись на городские площади неизвестно откуда и убирались неизвестно куда, с жестяной банкой, в которой скупо побрякивали медяки, в дрожащих руках. Деньги старик тратил только на еду, а ел он мало, потому сумел за несколько лет скопить на сносный памятник себе на могилу. Свое скорое сошествие в последний дом он предвкушал всем телом, особенно языком, который все чаще улавливал привкус крови откуда-то из гортани. Последние несколько недель, прежде чем старик слёг окончательно, ему стали мерещиться автоматоны. Он давно избегал людского общества и смотрел на людей только в том случае, если ему падала монетка в банку. И вот некоторые из подающих казались ему чересчур точными и выверенными в своих движениях. Особенно одна парочка, что вечно гуляла под зонтом. Их лиц он не различал, однако каждый раз, как они проходили мимо старика, тот неизменно получал по несколько медных монет. Мужчина прихрамывал на правую ногу. Женщина же почти не шевелилась – из-за широкого платья казалось, что она не ходит, а скорее парит над землей. Иногда, когда поблизости не было других попрошаек, старик мог получить от них и золотой. В один из таких дней, он проследил за парочкой. Держался на приличном расстоянии, скрывался за спинами прохожих, которые с подозрением смотрели на пристроившегося за их спинами старика. Парочка благодетелей же села в карету, которой правил кучер больше похожий на деревянного солдатика – так однообразны были его действия, и скрылась где-то в богатых кварталах. Старик сам себя запугал мыслями о кружащих вокруг него автоматонах, что совсем потерял сон. Он вечно пребывал в подавленном, но в то же время болезненно-бодрствующем состоянии. Он не спал, почти не ел. Ему стали мерещится куклы в людях, бродячих собаках, а однажды его бросили в темницу, когда стражник заметил, как старик потрошил пойманного голубя, пытаясь понять, где тот прячет шестерёнки.
Спустя три голодных дня в сырой камере он вышел и спустил всё накопленное в ближайшем кабаке. Денег было достаточно, чтобы напиться до смерти, но несколько отзывчивых горожан разделили с ним досуг – а заодно и вино – потому старик выжил, но потерял все накопленные деньги. Опомнился он спустя сутки – в канаве с пустым кошельком. Ничего у него больше не осталось в мире, кроме обносков, что расползались на глазах. Старик не знал, что делать. Приближались заморозки. На улице он не выживет. Жилья у него нет. Временного крова тоже. Уйти на юг нет никаких сил. Пришла лишь одна мысль. Сесть вот тут, где к нему привыкли, где он стал почти единым целым со стеной, что подпирала старую спину, и просидеть так до конца. Так он и сделал, но больше не протянул руки за мелочью.
Люди ходили мимо: забегали в кондитерскую; несли одежду портному, чтобы утеплиться на зиму, залатать дыры; ныряли в кабак, чтобы согреться тёплым мёдом или вином с пряностями; покупали свежие газеты, модные книги, чтобы впечатлений хватило на всю холодную зиму; кто-то нюхал только что купленный табак, предвкушая, как закурит трубку возле камина; кто-то растопыривал пальцы в новых варежках, оценивая удобство; дети глазели на окна пекарни, где уже во всю готовили пышные пузатые кексы.
Никто не заметил, как старик умер. Тихо. Бесславно. Никто не заметил, как пропало тело. Просто однажды утром исчезла согбенная тёмная фигура, вечно сидящая напротив фонтана, у стены между бакалеей и лавкой портного. Один пьянчуга говорил, что тело забрала группа существ, что шевелились на один манер. Так складно, точно ими верховодил кто-то один.
- А там и стоял такой… - говорил пьяница, указывая куда-то в сторону, - стоял и смотрел, как тело поднимают и уносят. Точно говорю – кукловод.
Спустя пару дней, как пропало тело, на городском кладбище появилась свежая могила. Имя, что вывели на памятнике, никто не знал. Почему его величали Мастером, тоже осталось загадкой для кладбищенских работников. Однако человек, распорядившийся насчет умершего, не скупился. Оставил могильщикам на стопку чего-нибудь крепкого. В последний путь старика провожали двое. Мужчина – тот самый распорядитель - с женщиной, одетые не по погоде легко, скрывающие лица под широким чёрным зонтом. А прежде, чем закрыли гроб с никому неизвестным стариком, именуемым Мастером, мужчина положил тому в руки блестящие до слепоты ножницы. Могильщики потом долго спорили между собой за бутылкой медовухи: золотые они или нет?