И когда деревянные актёры замедлили ход схваток и плясок, точно тоже могли утомиться, ещё один участник действа, что скрывался под шёлковой простынёй, зашевелился. Он завертел головой так резко, что накидка скатилась в сторону и обнажилась голова Мастера. Да, точно такая же, что смотрела на зал из-под цилиндра. Рот его был закрыт кляпом. Подбородком он спихнул с себя остальную часть простыни, обнажив связанные руки и ноги.
Зрители один за другим заметили происходящее на сцене, и вот уже все устремили взгляды на кресло, в котором сидел точно такой же Мастер, как тот, что стоял на краю сцены, но не во фраке и цилиндре, а в простой рабочей одежде, пытающийся растянуть путы.
И ему удалось. Верёвка на кистях ослабла, Мастер тихо опустил её на пол, вытащил кляп изо рта и сунул куда-то в карман, верёвку на ногах он развязал уже без усилий, но не стал убирать, а плотно натянул её между руками, и одним движением набросился на того Мастера, что стоял перед ним.
Зрители замерли. Деревянные автоматы и марионетки тоже застыли, устремив лишенные разума взгляды на сцену. Схватка близнецов была недолгой: тот Мастер, что еще недавно сам был связан, теперь пленил Мастера во фраке, обхватив того верёвкой вокруг корпуса, придавив руки к корпусу.
– Ну что, – кричал Мастер, завладевший положением, – наигрался в человека? Хватит с тебя!
– Помогите мне, этот автомат сошёл с ума! – кричал другой Мастер.
– Сошёл с ума? Может и так, но у меня он хотя бы есть, ты же пустотелый фантом, лишенный даже крупицы рассудка!
– Помогите, эта кукла безумна!
– Кукла? Ну погоди, я сейчас тебе… – сказал по-рабочему одетый Мастер и стянул руки противника с такой силой, что по залу разлетелся хруст дерева.
– На помощь… – выдавил из себя Мастер во фраке.
Все до одной куклы устремились к сцене, они бежали между рядами, перемахивали через сиденья, спускались по занавесу, ползли и прыгали, скакали и катились.
Мастер, что связал второго, запустил руку ему в карман и вытащил золотые ножницы. Он поднял их вверх и куклы на миг замерли, после чего ринулись ко сцене, точно безумные – какими они на самом деле и были. Мастер же поднял ножницы над головой своей точной копии и звонко щёлкнул. В тот же миг все автоматы с грохотом рухнули на пол, покатились по ступеням, осели в креслах, через которые миг назад скакали гигантскими насекомыми. Только Мастер во фраке, над цилиндром которого сияли золотые ножницы не шевелился, он замер, чуть склонив голову вперёд.
– Довольно, с тебя…
Мастер отбросил золотой инструмент в сторону, схватил свою разодетую копию за бороду и одним движением сорвал искусственную кожу с лица обманщика. Зрители одним движением отступили назад. Великое разоблачение вызвало единый вздох изумления. Перед ними на сцене стоял такой же автомат, как те, что только что скакали по залу, только лицо его, казалось, изрезали тонкими полосами. Кто-то из тех зрителей, что стоял ближе всего к сцене, говорил потом, что видел, как из безжизненного глаза покатилась слеза.
– Не бывать тебе человеком… – заключил Мастер и отпустил веревку, что до сих пор держал, плотно стянутой вокруг тела двойника.
Веревка упала на пол, а следом рухнула и разоблаченная копия.
Никто больше не сидел. Даже краснолицый толстяк стоял в проходе, мучаясь от одышки, ведь последние десять минут представления он пытался отбиться от назойливой марионетки, что норовила ущипнуть его за подбородок. Остальные зрители пытались осознать, что случилось, но мыслей было так много, что, если бы не первый, самый смекалистый, кто прокричал браво, кажется, они бы так и разошлись в полной тишине, пропитанной смятением с налётом тревоги.
Но зал разродился бурными криками, зрители сорвались с тревожных мыслей в радость обмана, они рады, что их так лихо провели, обвели вокруг пальца, их самих использовали, как марионеток, отвели точно в то место, что было необходимо Мастеру, что так ловко изобразил своё пленение и чудесное освобождение вместе с актом возмездия. И никто в тот вечер не пожалел о цене, что пришлось заплатить.