Войдя в раж, монархисты совершили ещё несколько визитов к солидным людям. Брылин раздобыл таки казаков и что уж совсем невероятно даже на лошадях. Правда, не полусотню, как мечталось Дальскому, а всего лишь десяток, но и это внесло такую свежую струю в спектакль, что милиция стала отдавать честь проезжающему кортежу. И вообще стражи порядка проявляли удивлявшую Дальского расторопность. То ли обкомовский лимузин на них так действовал, то ли монархическая идея стала прорастать в душах этих бесспорно лучших представителей народа, но ни о каких штрафах по поводу проезда в неположенных местах и речи не было. Кони были взяты Брылиным напрокат на ипподроме, казаки были настоящие в роскошных черкесках с серебряными газырями и в бараньих папахах, сдвинутых на самые глаза.
Надо сказать, что горожанам нововведение понравилось и неизменно собирало многочисленные толпы зевак, глазевших на монархическое представление. Штабс-капитан Витёк со товарищи уже настолько свыклись с мундирами и золотыми погонами, что без зазрения совести начали покрикивать на толпу и даже без тяжких для себя последствий, И вообще монархическая гвардия, к удивлению Дальского, разрасталась и уже без всякого его участия. Где Брылин набрал столько мундиров, в какую копеечку ему это влетело, оставалось тайною за семью печатями, но, тем не менее, гвардейцы всё больше становились неотделимой частью городского пейзажа, и насчитывалось их уже никак не меньше полусотни. – Заинтересовалась молодёжь, – потирал руки прораб-монархист Попрыщенко.
Заинтересовались и люди солидные: партия социал-монархистов стремительно разрасталась и насчитывала в своих сплочённых рядах уж не менее пятисот человек. Брылин отчаянно интриговал в ближайшем дворце культуры металлургов, склоняя его руководстве к сожительству с монархистами. Обнищавшие за годы реформ металлурги отчаянно отбивались от классово чуждого элемента, но, в конце концов, сдались под тяжестью Брылинских аргументов, подкреплённых к тому же солидной арендной платой.
Дворец металлургов тут же перекрестили в дворец князя Меншикова, и все протесты директора цитадели металлургов Василия Денисовича Мелешкина по поводу того, что светлейший в этом дворце никогда не останавливался, поскольку здание было построено в тридцатые годы двадцатого столетия, натыкались на железное Брылинское «ну и что».
Василий Денисович кинулся было к Дальскому, но понимания не встретил: – Народ любит мифы, господин Мелешкин, и вы, как заслуженный работник культуры, должны это понимать.
Не то что бы Мелешкин понял, но смирился с неизбежным и стал даже проявлять некоторый интерес к монархической идее. Да и трудно его не проявить, если во дворе у и тебя ржут казачьи кони есаула Мишки Бунчука, а по затоптанному паркету скользят чугунными статуэтками гвардейцы штабс-капитана Витька Маркова.
Князь Антон Павлович Заслав-Залесский, весьма поначалу критически воспринимавший затеи Дальского, перебравшись из полуподвала во дворец Меньшикова, обрел, наконец, необходимую министру иностранных дел величавость и уверенность в собственных силах. По дворцу замелькали какие-то уж совсем немыслимые иностранцы, озабоченные судьбами европейских монархий, и, самое смешное, эти люди давали деньги, небольшие, правда, но вполне достаточные, чтобы оправдать их присутствие подле воздвигаемого трона.
Виталий Сократов совершенно напрасно беспокоился по поводу денег на газету – деньги хоть и не полноводной рекой, но бодреньким ручейком потекли в монархическую кассу. Хватало не только на газету, тираж которой стремительно рос стараниями Сократова, но и на время в местном телеэфире, куда в последнее время зачастили лидеры партии, раздражая Дальского не продуманностью своих речей. Пришлось провести серьёзную разъяснительную работу по поводу того, что партия это не проходной двор, а серьезная организация, с судьбоносными целями и задачами, и превращать партийную кассу в кормушку для непомерно раздутых самолюбий Дальский не собирается. Игнатию Львовичу было поставлено на вид за плохую партийную дисциплину: разболтался народ при демократии, никакого уважения к авторитету и порядку. Если так пойдёт и дальше, то социал-монархисты развалятся на глазах изумлённой публики как десятки других партий, погубленных чрезмерной амбициозностью своих вождей. Пора уже кончать с этим демократическим уклоном – централизация и ещё раз централизация.
– Вожжи надо подтянуть, – поддержал Дальского Попрыщенко.
Для упорядочения деятельности партии решено было провести съезд, расставив всех по своим местам, без всяких анархо-либеральных заскоков. К удивлению Дальского, одних делегатов на съезд собралось более тысячи человек. Дворец Меншикова такую ораву вместить не мог, пришлось проводить мероприятие во дворце спорта, что влетело партии в копеечку.
– Так не пойдёт, – сказал мудрый Попрыщенко. – Надо взносы, что ли, с них брать, а то никакого продыху не будет.
– Мы же не коммунисты какие-нибудь, чтобы взносы платить, – возмутился князь Заслав-Залесский. – Тоже не глупые люди были, – обиделся за бывших соратников Попрыщенко. – одних плательщиков было восемнадцать миллионов.
– Охамел народ, – солидаризировался с министром финансов Брылин. – Такую прорву нам не прокормить.
Съезд проходил настолько круто, что пришлось ввести в зал казачество и гвардию, чтобы унять расходившихся делегатов.
– Вы бы ещё жандармов привлекли, – обиделся Заслав-Залесский. – Будут и жандармы, – зловеще пообещал прямо в притихший зал Попрыщенко. – Совсем избаловались, либералы.
Под давлением казаков и гвардейцев статью о взносах в монархический устав удалось протащить, после чего ряды монархистов заметно поредели.
– Зато солидные люди остались, – резюмировал довольный оборотом дела Попрыщенко. – Истинные монархисты.
Председателем социал-монархической партии утвердили Игнатия Львовича. В политсовет вошли: прораб Попрыщенко, князь Заслав-Залесский, Костя Брылин, штабс-капитан Витек Марков, как представитель монархической молодёжи, есаул Михаил Бунчук, как представитель славного российского казачества, и сам Дальский,