Серену покоробило. Она знала печальную Лушину историю. Та родилась в захолустной морехской деревне, строгих нравов и традиций. Ее изнасиловали разбойники. По суровым обычаям обесчещенную девушку изгоняли, даже если она не была виновна. Лушу отвели в лес, там и оставили. На нее наткнулись все те же разбойники. Тешились с ней, пока не надоело. А потом продали столичному сутенеру Горту. Луша знала, о чем говорила, — недорого стоит девичья честь.
От ее рассуждений у Серены мурашки по коже бегали. Девочка выросла на дне, среди городских отбросов: воров, шлюх и побирушек. С раннего детства она зарабатывала на пропитание пением и попрошайничеством. У Серены был чудный голос, и это избавляло ее от других видов «заработка». Община не заставляла ее воровать или продавать свое тело. Как только она стала что-то понимать, мысль о воровстве не так пугала ее, как мысль, чтобы отдаться кому-то против воли. Серена твердо знала, что для нее это равносильно смерти. Если принцы или другие озорники изловят ее, если ее постигнет Лушина участь, она умрет. Не покончит с собой, а умрет, тихо, неприметно, неотвратимо. Она печально смотрела на Лушу, не находя слов, чтобы объяснить проститутке, почему сей промысел закрыт для нее. Проститутка пожала плечами.
— Ну, воля твоя, коли угодно на чужих спину гнуть. По мне, ежели не судьба свой дом заиметь, так я лучше здесь постою, чем в чужом дому прислуживать.
Серена понуро кивнула. Свой дом… Луша знала тепло домашнего очага, материнскую ласку, отцовскую строгость. Она все потеряла, когда угодила в лапы бандитов. Серена же никогда не имела дома. Кто ее мать, кто отец, живы ли они? Отреклись от нее или умерли? Как она осталась сиротой, почему попала в воровскую общину — на эти вопросы у девушки ответов не было. Не имея возможности найти их, она никогда не пыталась…
Глава VII
«Милая моя Рози! — выводило перо Эдеры. — Пишу я тебе из единственной каюты на грузовом барке, забитом морской снедью: рыбой, солью и водорослями. Всю эту вонючую вкуснотищу наш славный кораблик везет из Ларгуса в Атрейн. Другого транспорта вверх по Атру вчера не нашлось, а мой опекун не пожелал дожидаться пассажирского судна. Зафрахтовал это прелестное корытце. Пришлось шкипу уступить свою каюту леди — то бишь мне! — а самому вместе с моим опекуном ютиться с матросами, в носовом отсеке трюма! Хвала Создателю, прежде чем забиться в чрево речного чуда-юда, удалось мне попасть на городской торжок. Эх, Рози! Каждый год сестры водят нас на экскурсию в Ларгус, да показывают всякую чепуху: дворец князя-наместника, храмы Создателя, центральную площадь. А рынок за версту обходят. Теперь понимаю, почему так. Насмотрись мы на такое изобилие тряпок — месяц будет не до сна и учебы! А сестрам — и того пуще. Мы-то школу окончим и наберем себе полные шкафы тряпок. А им до смерти в серых балахонах ходить, и в гроб в тех же балахонах ложиться!»
Язычок Эдеры был остер и беспощаден что на словах, что в письме. Рынок и вправду потряс ее. Ларгус был портовым городом и богатым торговым центром. На огромном рынке держали прилавки как местные купцы, так и чужеземные гости. Дорога в порт пролегала прямо через шумные, многоцветные торговые ряды. Эдера не знала, куда повернуть голову. То ли к прилавку справа — там сверкало платье из золотой парчи. Коренастый весталеец зазывно ворковал, расхваливая пышное, с открытым лифом платье на стройном манекене. А слева сочились ароматы пряностей далекого материка Меркана. Целое семейство стояло за прилавком: хозяйка, муж и два сына. Мерканцы были мельче других людей: ниже ростом, изящнее, тоньше чертами лиц. Они варили чудесные лакомства на глазах покупателей и едва успевали снимать с жаровни. Очередь возле пахучего прилавка не рассасывалась, будто весь Ларгус разом изголодался по сладенькому.