Я подаюсь вперед, чтобы обнять Марка на прощание. Вольный слабо дергается, тихий стон слетает с губ. Душевный шторм входит в свой пик и решает снести напрочь мои шаткие барьеры самообладания. На кончиках пальцев пляшет черное пламя, колючки и змеи магии ползут по рукам и обвивают мои плечи. Злость и ярость разрывают изнутри: так бесконтрольно, что я боюсь взорваться и всех вокруг уничтожить. И когда его голос озвучивает мое имя, я трескаюсь, как тонкий весенний лед — еще секунда, и моя сила рванет во все стороны, и никто не спасется.
Срываюсь и, расталкивая магов, вылетаю прочь из камеры.
— Вика! — кричит мне вслед Дарина, но я не хочу ее слушать. Закрываю уши и бегу наверх, где солнечный свет и осенний холод врываются в тело на полном ходу.
Бьюсь беспомощью в чьих-то руках, кричу, срывая связки. Меня оттаскивают, причиняют боль. Кто-то матерится, шипит над ухом проклятия, а я сквозь слезы ничего не могу разобрать. Только неприятный знакомый запах влетает в ноздри и выворачивает наизнанку, срывая с петель темную неуемную силу, что скопилась внутри.
Первый взрыв пробивает грудь, и меня оттаскивает огненной волной в колючие кусты. Я долго не могу прийти в себя, лежу навзничь и рассматриваю голубое небо сквозь черные ветви, а когда могу немного шевелиться, поворачиваюсь и замечаю размазанного по стене Сверилова. Он, будто сломанный конструктор, развалился в траве и окропил своей кровью землю. Меня снова рвет. Черные сгустки вылетают из губ, черные слезы текут из глаз. Я осознаю, что убила. Осознаю, что могла убить кого-то близкого. Я — монстр… Меня просто нужно изолировать, чистить, у-ни-что- жить. Таким, как я, нельзя жить среди людей, нельзя заводить детей, семью. Я могу ненароком их ранить или убить. И как потом с этим жить? Я не смо-гу.
Глава 49. Я тебя чувствую
Черная тьма не расступается, а лишь немного приподнимает полы тяжелого бархатного одеяния, позволяя мне вдохнуть и приоткрыть разбитые губы.
Я слышу ее голос. Нежный, любимый, цветной, наполненный приятными обертонами.
Вика… Она где-то рядом, но двигаться не получается, позвать не выходит. Все тело: сгусток боли.
С трудом пошевелив пальцами, выдавливаю едва слышный стон.
— Тише, сейчас станет легче, — незнакомый женский голос оказывается рядом, теплые руки накрывают щеки. И запах лекарских умений мучает мои легкие. Особенный, терпкий. Напоминает сушеные травы у Немой в доме. Только от них тяжело дышать. Кости сходятся, ребра срастаются, повинуясь женскому шепоту, а я ору от боли. Слишком быстро она это делает.
— Извини, так надо, — говорит девушка и продолжает меня резать без ножа сильной лекарской магией. — Пока ткани сходятся, выслушай. Вика сорвалась, ей нужна помощь. Она убила Игоря, а сама ринулась в лес. Марк, она бежит от себя и наделает глупостей…
Я пытаюсь приподняться, когда смысл слов складывает перед глазами цельную картинку. Вика в беде, я должен встать.
— Нет-нет, еще рано, — сильная ладонь толкает меня назад и прижимает к полу.
— Она видела меня? — не открывая свинцовых век, шепчу. Рычу от ноющей боли и вою от толчков магии, что причиняют глубинную боль.
— Видела, но ушла… — отвечает голос. Я все еще не вижу обладательницу, но она мне чудится светлой и смеющейся.
— Значит, не простила и никогда не простит, — выдыхаю. Но я знаю, что иначе нельзя. Все правильно.
— Марк, — девушка стучит пальчиком по виску. Слабо, но ее удары отзываются в голове будто набат. — Думай сейчас не о себе. Она полмира к мнемоновой бабушке снесет из-за страха и ярости! Представь, что она чувствует, осознавая, что убила из-за мести…
— Кто ты? — выталкиваю хрипло и, когда волна боли немного спадает, пытаюсь встать. Отползаю к стене, сгибаю ноги и роняю голову на колени.
— Дарина. Мы типа дружили с Викой, а еще… — она хитро улыбается. — Я — внучка Немой.
— Как тесен мир, — снова вою и сжимаюсь. Больно до темных вспышек перед глазами. — Долго еще? Наливай быстрей!
— Я-то могу, но ты с ума сойдешь, — она усмехается и хрустит пальцами, перебирая их по-одному.
— Давай, — огрызаюсь. — Первый раз, что ли, схожу с ума?
— Да, вы оба уникумы в этом плане, — ухмыляется Дарина и прикладывает горячие руки к моей груди. Жест почти интимный, но меня рвет на части едкой болью, и вовсе не нежностей. Да и у меня есть жена, только она для меня важна.
Стискиваю челюсти, чтобы не орать и не позориться. Эмаль хрустит, а девушка смеется.