Совсем скоро из сил братовья повыбились и, наконец, на землю мешками упали.
— Всё, притопали! — прохрипел, задыхаясь, Громан, — Иди сам, Куколока! Ты, выходит, у нас святоша — тебе туда и дорога, а мы тута тебя обождём, на той вон горке.
Что ж, делать нечего, помахал Куколока братьям отставшим рукою и к дыре той легко потопал. Никакого противодействия не ощущал он ну ни капли — легко туда шагал, чуть ли даже не напевая.
А вот и она — дыра. Круглая такая, тёмная и уходящая под землю спиралью кручёной. То, что это была именно спираль, дурачок догадался, пока во тьме кромешной вниз спускался. Долгонько так-то он там брёл, ажно ноженьки стали у него подгибаться от усталости ядрёной. И тут вдруг свет впереди показался, и дыра видимой сделалась. Обогнул Куколока изгиб очередной и вышел, наконец, на широкий простор.
Огляделся удивлённый ходок, и вот что он увидал. Прямо перед ним была равнина пустынная, холмистая такая и усыпанная тёмными камнями. Небо в выси было мрачным, исполосованным сплошь багровыми стёжками, по нему мчались тучи взвихрённые, и отсвечивали зловещие сполохи. Солнца на небе не было вовсе, но всё окружающее пространство светилось само собой. Ну а прямо перед Куколокой разверзлась бездонная пропасть, довольно узкая и подобная изогнутой ленте. Извиваясь, точно змея, концы этой ленты уходили за горизонт…
Самое же важное из увиденного было вот что: с этой стороны пропасти на сторону противоположную был перекинут шаткий-прешаткий мосток, сделанный из истлевших досок. Прямо же за мостиком стоял вплотную к пропасти невзрачный какой-то домик, скорее даже избушка, у которой заместо фундамента торчали… куриные ноги. Пригляделся Куколока получше и увидел, что избушка как бы надвое была разделена: левая её сторона была ветхою и невзрачною, а правая будто бы только что сделанною и изукрашенною очень умело.
«Хм, — подумал Куколока нерешительно, — делать тут нечего, надо через идти. Да ещё нужно исхитриться, чтобы вниз не свалиться…»
И тут он по лбу себя ударил. «Ба-а! — громко он воскликнул, — Да я же вроде дурнем быть перестал! Ишь как башка-то у меня ныне варит!..»
А и действительно, едва лишь лазутчик подземный из пещеры адовой вылез, так будто туман безумный из головы у него повыдуло. Почуял он в сознании своём ясность небывалую, коей отродясь у него досель не бывало.
И как такое диво получилось, удивляется Куколока? Да, странно…
Ну да тут он размышления эти оставил и, подойдя к мостку, ножку на доски поставил. Закачались досочки связанные, заскрипели, словно от глупой затеи отвадить его хотели. Да только душа у Куколоки была не робкая, ступил он на мостик и по нему пошёл.
И вот идёт наш ходок, настил ненадёжный под ним раскачивается, а тут он возьми да в пропасть разверзтую и глянь. А там видно-то не особо много, ибо края у пропасти не прямые были, а неровные. Дна за выступами и буграми совсем было не видать, только зарево некое временами внизу блистало, и чуялся оттуда немалый жар. И ещё звуки… Страшными они были, жуткими даже — ну будто бы сама земля от раны ужасной стонала…
И тут — тресь! — подломилась доска гнилая у Куколоки под ногою, и ушла нога по пах самый в открывшийся проём. Да только наш парень крепко держался за поручни верёвочные, и хоть испугался он немало, но ногу осторожно из дыры вытащил и далее, отдуваясь, зашагал.
Подошёл он к избе этой треклятой, а она же ему мешает, не даёт идти далее.
Почесал Куколока башку свою лохматую, да и говорит заклинание, слышанное им в сказках:
— Эй, избушка-избушка, стань как надо: ко мне передом, а не ко мне задом!
И ух ты — гляди-ка! — та к просьбе его безучастною не осталася и повернулася к Куколоке, как он ей и сказывал. Видит путешественник — в стенке две двери: одна, та что слева, покосившаяся и серая, а вторая, которая была справа, ровною оказалася да белою. Между дверями же колоколец висел серебряный, под самою, значит, застрехою, и верёвка к нему была приделана, очевидно — для гостей.
Трижды Куколока колокольчиком погремел, покуда не открылась вдруг дверца белая, и в той двери девица появилася чернявая, одетая в красное роскошное платье. Дева оказалась очень красивою, но выражение на её лице было не слишком-то и приветливым, а скорее было оно хитрым.