Подняла Узора рукав и руку Куколоке показала. И была её рученька в ссадинах, синяках и в кровавых вся перевязках.
Песиголовец ей ещё сказывал, что сими муками он, гад, питается. Ну а перед тем как снова в омут кайфа незнаемого упасть, пообещал он Узоре плотоядно, что сыграет с ней вскоре демонскую свадьбу, после чего замучает её окончательно.
Также девушка поняла из злодеевых разглагольствований, что он с братом своим Чернобогом не особенно-то и ладит. И хотя Чернобог у них тут считается за главного, но он Песиголовца немного опасается, ибо у того булава волшебная имеется, коя оголоушить может его на время. Убить, правда, булава эту тварь не может, поскольку неубиваемый он какой-то, а может статься, что и смерти не знающий.
Ну, вот эту-то булаву Песиголовец и держит в своём подвале.
— Это ладно! — воскликнул Куколока, весть добрую услыхав, — Это как раз то, что мне надо!
И придумал он отчебучить такую каверзу: порешил платье Узорино на себя напялить и подлого Песиглавца в нём дождаться. Так они и сделали: сняла деваха с себя балахон этот цветастый, Куколоке его передала, а сама спряталась в шкаф. Ну а наш парень, хоть и не без труда, а всё ж в одёжу эту облачается, а потом усаживается возле окна и хозяина неласкового в таком виде дожидается.
Довольно долго посиживал он тама, от нечего делать окрестности обозревая. Местность здешняя была неинтересная, мрачная такая да пустая. Стал весёлый парень даже скучать там малость. А Узора так и вовсе в шкафу своём душном заснула и принялася даже слегка похрапывать, так что её стражу пришлось языком немного поцокать, чтобы храп перебить.
Наконец — чу! — послышались по лестнице чьи-то грузные шаги, затем дверь медленно растворилась, и какая-то музыка зловещая в спальне той включилась.
И, наконец, сам хозяин-садист во проёме дверном появился!
Глянул на него ряженый витязь и не преминул виду его страшному удивиться. Перед ним мужик стоял громадный, облачённый в чёрное сплошь одеяние, а заместо человечьей красовалась у него на плечах… безобразная собачья голова! И была эта башка до того огромною и пугающей, что немудрено было человечку пужливому и оробеть даже.
Только вот на Куколоку робость вовсе не напала. Наоборот — смешно ему сделалось от вида сего урода. Едва то едва от смеха он удержался, чтобы не выдать вражине себя.
И, чтобы показать свой страх липовый, затрясся он в Узорином балахоне, будто осиновый лист.
— Га-а! — ощерил адский мутант слюнявую свою пасть, и в дрожащую жертву багровыми буркалами впился, — Чего колотишься, дурища безмозглая? Да неужто ты меня боишься?
— Боюся, ой боюся я тебя, немилый хозяин! — Куколока голос свой утоньшить попытался, — Не губи ты душеньки моей, пожалуйста! Не терзай тела моего белого!
— Ха-ха-ха! — расхохотался злорадно гад, — И думать об этом не смей! Сейчас я на тебе жениться стану, а потом я тебя съем, не сумлевайся!
— Не надо! Не на-а-а-до! — Куколока завыл жеманно, едва-едва с голосом своим справляясь.
— А что это у тебя с голосом твоим сталося? — подозрительно вопросил великан, — Уж больно грубым он у тебя стал…
— Э-кхым! — прокашлялся витязь под своим покрывалом, — Да это меня продуло возле окна. Сквозняки тут, понимаешь…
— Ну, это не важно, — махнул рукой его враг и азартно добавил: Начнём что ли, пожалуй?..
Музыка тут вдруг переменилась и заиграла какая-то бешено плясовая, а Песиголовец ручищи корявые растопырил и почал на «невесту» свою наступать.
Заметался Куколока по спальне, уморно от людоедовых объятий уворачиваясь, а тот за ним грузно шастал, цапая воздух своими загребалами. Ежели со стороны на это глядеть, то картина была весьма и весьма отпадная.
Наконец, Песиголовец жертву вожделённую в угол загнал и возможность убежать перекрыл ей начисто.
— Цып-цып-цып-цып!.. — стал он ручищи к «невестушке» протягивать, — Попалася, милаша! Теперя ты моя!
Ну а Куколока от лапищ громадных принялся отбиваться, истеричку этакую из себя изображая, а потом как даст ладошкой нахалу по харе. Несильно этак, правда, мощь свою богатырскую до времени не выказывая. Но и от этого удара вся морда у Песиголовца в противоположной стороне собралася.
— Ого! — воскликнул недоумённо тот, а затем почему-то обрадовался, — Это ладно! Бей меня, дорогая, сопротивляйся — я это ужас как уваживаю!
Ну, тут уж наш ряженый на силушку не поскупился — ежели просят, то отчего же не уступить! Ка-а-к врежет он справа оплеушину гаду, так тот и покатился чёрт те куда, через стол дубовый шустро кувырнулся и кверху ногами на пол шибанулся.