Ну что про него сказать-то? Мутант он и есть ведь мутант. Снизу до плеч Птицеголов ничем, пожалуй, от братца своего Песиголовца не отличался, а зато голова у него была другая — похожая на орлиную всего более. Сидевший монстр скорее на мёртвого больше смахивал, чем на живого: он вроде даже и не дышал и напоминал собою некое изваяние.
Подошёл к великану Куколока, усмехнулся слегка, а потом ка-а-к даст ему щелобана по птичьим его мозгам! Ажно тот прыгнул до самого потолка, нежданным таким образом просыпаясь.
А когда сызнова на трон он упал, то встопорщил перья на башке своей клювастой и трескучим голосом заорал:
— Ты кто такой, дерзкий нахал, чтобы так со мною обращаться?! Как ты сюда попал и кто тебя внутрь впустил?
А богатырь в ответ лыбу ему широкую дарит и издевательски говорит:
— Меня Куколокою звать, куриная твоя голова. А впустил меня сюда Сам Господь Бог, так что готовься к смерти, урод!
И он к Птицеголову приблизиться попытался слегонца, чтобы булавою по башке евоной дерябнуть.
Да только как же, ага! Изображение сидевшего врага пред очами его будто поплыло, словно волны на отражение водные накатили. Несколько раз махал Куколока булавою великою, да только всё-то зря, всё-то мимо: не сумел он цели нужной достичь, и вражина его целым остался и невредимым.
— Ха-ха-ха-ха! — громко птицелюдь захохотал и закрекотал, к витязю обращаясь: Что, силач липовый — ничего не получается?!
Привскочил он живенько на ноги и в свою очередь кулачищем Куколоку ударил, а потом и клювищем острым ещё добавил. Да только и наш усилок лохом-то не оказался: отбился он рукою от удара кувалдиного, а от страшного клевка уклонился преловко.
— У тебя, нежить, чары — а у меня сила правая! — задорно он вскричал, — Сколько б ты навь на меня не напускал, а всё-таки я тебя доконаю, или я не буду я!
Перестал Птицеголов тут клеваться да кулаками махаться и вот чего тогда он предлагает:
— Ну что же, одному из нас суждено будет пасть. Видимо, это судьба. Давай, человек, биться по честному — я предлагаю тебе стреляться!
И выдал он противнику своему этакий дуэльный вариантик: взять каждому из них по луку тугому и по колчану стрелок вострых, выйти затем во широкий двор, и друг в дружку стрелять там на здоровье. Ну а у Куколоки взор-то теперь острейшим был, а рука верною как никогда, спасибочки тем орлам; согласился он на предложение гадово и дальнобойное оружие от него взял.
Лук был воистину богатырским, и растянуть его мог силач лишь великий. Ну, как Куколока теперича… Он-то это с лёгкостью сделал, пробуя тетивы натяжение. Потом осмотрел и стрелы. Те оказалися странными, ибо на конце острейшего жала наконечник огненный ярко сиял. Это для того, объяснил ему Птицеголов-хозяин, чтобы самую прочную бронь пробивать. «Нету сих стрел в мире опаснее!» — гордо он добавил.
Вот выходят они во двор. Немалым был тот двор, шагов в сто. Расстояние было вполне достаточным, чтобы стреляться — и то! — не в упор же им стрелы свои пущать! Договорились они так. Первым будет Птицеголов окаянный стрелять, как в сиём деле обиженная, сиречь, побитая сторона. Ну а Куколока, стало быть, стреляет вторым, ежели конечно останется он живым.
Вот разошлись они по своим местам, и Птицеголов лук скрипучий натягивать стал. По всему-то было видать, что стрелком он был классным, поскольку оружие в его руках ну ни капельки даже не дрожало. Куколока же стоял себе и ждал беспечально. Расслабился он так, что тела своего даже не ощущал.
Наконец, спустил тетиву его противник, и полетела стрелочка огневая быстрее быстрого. Казалось, и мига даже не минуло, как она уже цели своей достигла.
Только что это?! Вот же для стрелявшего оказался сюрпризец — словил Куколока стрелу летящую, как есть рукою словил-то! У самых своих глаз он жало сиявшее недвижным увидал, и поразился он сам своей хваткости. «Ай да рученька у меня! Ай да глазик! — мысленно он чудо это восславил, — Спасибо вам, орлики дорогие, за волшебный подарочек!»
А уж его-то очередь стрелять настала.
И только лишь прицелился зоркий парень во вредного своего врага, как видит он — поплыло вражье изображение опять перед его глазами, словно в зыбкое погрузилось оно марево. «Ну, уж дудки! — озлился решительный стрелок, — теперь-то ты от меня не уйдёшь!..» Навострил он свои чувства, и без того изощрённые до предела, и в самую серёдку зрачка Птицеголова прицелился. Марево это колышащееся и перестало для него существовать, ибо тёмная точка была лишь перед его очами.