Вышел Куколока из дому, возле колодца умылся, волосы причесал и к центру города почесал. И вот же странная ерунда его заинтриговала: с кем только он ни здоровкался — ну никто его не узнавал! Куколока даже в лужу посмотрелся: может, думает, у меня с рожей какие изменения?.. Да вроде не — та ж самая мордень с лужи на него глядела.
Или всё же не та?..
Э, наконец он смекает — а ведь выражение на моей личности явно же поменялося: было оно дурнее и не придумаешь, а теперя умнее стало умного.
Ладно. Перестал наш парень здоровья знакомым желать и пошёл по улице далее. И видит он, что и народишко к центру чего-то подтягивается. Ага. Идут-бредут горожане, смеются да разговаривают.
Спрашивает он у одного малого: куда это все идут, брат? А тот в ответ ухмыляется. Нешто ты, говорит, не знаешь, что сёдни ведьму будут сжигать? Ага, добавляет с азартом, оборотиху какую-то страшную, царевну из себя изображающую…
Куколоку будто колом по кумполу вдарили. То ж Миловзора, враз он догадался! Ни хрена себе, возмущается, обвинение — на де́вицу честную навели тень!
Понаддал он ходу и, лавируя среди народу, вышел вскорости на красную их площадь. Протолкался он, покуда толпища не уплотнилася, к лобному месту поближе и видит там такую картину: на возвышении был устроен помост из дров, с бревном, торчащим в серёдке, и к тому брёвнышку служители палаческие как раз кого-то привязывали.
Да неужто и впрямь это Миловзора, подумал наш витязь взволнованно? И так и этак он шею вытягивал, покуда локоны золотые не увидал, прекрасное любимое лицо, искажённое тяжкой мукой и наглые рожи палаческих этих сук.
«Ах вы ж такие-сякие негодные босяки! — взыграло ретивое внутрях Куколокиных, — Ах вы законники беззаконные! Ну, я вас счас!..»
А потом внезапно он осаживается. Э, думает, а я ведь всё ещё дурак — ну куда я с голыми руками супротив толпищи-то громадной! Не, тут надобно похитрее… Нужно чуток подождать…
И хоть мощь в нём бурлила невероятная, но устраивать тут кровавую баню не входило нисколько в его планы. Как-никак, а ведь земляки его окружали, не басурмане какие-нибудь поганые.
И вот смотрит Куколока внимательно — появляется на площади кодла боярская в окружении ратников. Рассаживаются они на сидениях чуток на возвышении и приготовляются лицезреть ужо представление с бесовским сиим аутодафе. Пригляделся усилок к представителям власти и сразу же определил из них главного. Боярин-то Худеяр, в роскошном зело одеянии, повыше прочих устроился бояр, злорадно он чего-то бурчал, и его хитрая рожа явственно просила кирпича…
Вот сощурил он свои глазки поросячьи и повелел глашатаю речь держать.
Тот вперёд вышел, слегка прокашлялся и затянул густым басом:
— Внимание, горожане-державники! Волею высшего нашего суда здесь будет ведьма злокозненная казнена, оборотиха зело преужасная! Вы не смотрите, что она лицом-то мила и царевною Миловзорою себя называет, ибо видимость это навная и полная брехня!..
Тут он к помосту картинно поворотился и палец свой с перстнем драгоценными в приговорённую будто вонзил.
— Ужо поджарит святой огонь твою тёмную душонку! — сколько мог, усилил он голос, — Ужо не отвертисся ты от суда праведного, ведьма позорная!
— Я не ведьма! — раздался из кучи дров девичий высокий голос, — Я Миловзора, царя Дарилада дочь! Вы не смеете меня казнить — это не по праву! Я не признаю вашего суда!
По толпе прокатилась волна смеха вперемешку с ругательствами. Большинство народное явно было оболванено и стояло на стороне бояр.
— А какой суд ты признаёшь, ведьма окаянная? — крикнул резко какой-то обыватель, — Чай, выше державного суда-то нету!
— Божий!.. — вскричала несчастная отчаянно, — Божий суд выше человеческого!
Ох, и весело стало боярам после сего замечания. Ох, они и заржали там да возрадовались! Ханжа же там был на ханже, и в бога из них никто ведь не веровал.
Тут и Худеяр с места своего вскочил и без помощи глашатайской визгливо завопил:
— А может кто из вас, горожане, заступиться желает за ведьму поганую? — и он от хохота аж затрясся, — Божий суд это когда заступник победит в поединке воина нашего великого. Эй, Ярдар Могрищевич, выйди-ка сюды!
Ряды воинов тут пораздвинулись, и подался вперёд такой громила, что по толпе охи и ахи прокатилися. Был он закован в кольчугу и латы, а на роже его бородатой улыбки, наверное, не показывалось никогда.
— К твоим услугам, княже Худеяр! — грознее некуда верзила рявкнул, — Готов я драться хоть с самим аспидом!