— Правильно! — вскричал он, улыбаясь, — Только имечко моё вы назвали не так. Был Куколока да весь вышел! Исцелили меня добрые силы от дурачества, и теперь я Бронебой Уладович, прошу любить и жаловать!
— А ну, — непреклонным тоном приказал он палачам, — Отвяжите быстрее царевну Миловзору! Да поживее у меня там, канальи!
Моментально приказ сей был исполнен, и привели палачи Миловзору пред очи Куколокины.
— Здравствуй, свет очей моих Миловзорушка! — звонким голосом поздоровался Куколока, — Перед всем нашим народом я тебя спрашиваю: пойдёшь ли ты замуж за меня, дева моя дорогая?
И та улыбнулась ему радостно и скромно сказала «да».
Бомба ликования от слов сих в народе взорвалася. Всклокотал народец в радости и криками вовсю разорался.
— На царство Бронебоя Уладовича! — громче всех кто-то гаркнул, — На царство героя-богатыря!..
И клич сей толпа тысячегласно поддержала.
Ничего не оставалось боярской банде, как право такое за героем Бронебоем признать. Подтвердили они принародно, что Куколока царскую волю сполнил, и повинились пред народом в своём греховодье.
Ну, народец на расправу-то скор. Хотели ужо разъяренные обыватели бояр тех казнить да пытать, но новый вождь им то не позволил.
— Ша! — сказал он твердее твёрдого. — Лишнего кровопролития я не дозволяю! Пускай убираются отсюда куда подалее — мы более в боярской власти не нуждаемся!
…Ну что ещё рассказать-то? Возвел Куколоку на трон народный Великий Собор, и стал он вскоре царём Бронебоем. Ладно правил царь Бронебой и справедливо весьма. Думу богаческую он к чертям разогнал и из представителей сословий Державный Совет учредил. Братьев своих провинившихся и покаявшихся пред ним искренно он тоже простил, но от себя навеки спровадил. Вы мне более не братья, сурово он им сказал, раз любовь братскую предательски попрали. Идите отседа, сказал он, к такой-сякой бабушке!
И стали они с женою Миловзорою жить-поживать да добра наживать. И то добро не златом-серебром у них измерялося, а любовью, разумом и правдой. И хоть славен стал царь Бронебой очень, но в народе за глаза звали его любовно Куколокою, и он о том знал, но лишь усмехался.
Тут и сказочке нашей пришёл конец, а кто слушал её да читал — вестимо, что молодец!