Ухватил Улад задубевшего от страха Куколоку за бока и к выходу беднягу поволок, то и дело его пиная. А как очутились они на дороге, то показал папаша сыну направление куда-то на восток и продемонстрировал ему свою плётку, чтобы тот был сговорчивей.
Вздохнул тяжко бедный малый, да и потопал, понурив голову, невесть куда, а Улад домой облегчённо зашкандыбал пойлом своим, как водится, упиваться.
А Куколока шёл-шёл себе по дороженьке ухоженной, шёл-шёл, да и проголодался. Припасов никаких у него с собою ведь не было, а подпитывать свои силушки как-то всё ж было надо. А тут он смотрит — яблоки в саду за плетнём в глаза шибко бросаются. Сами красные такие, наливчатые, огромные, так в рот-то ему и просятся. Перемахнул умишком увечный через плетень, яблоки румяные рвёт да их жрёт, ибо живот у него аж весь подтяло.
Но не успел он их съесть даже пару, как появляются там два здоровых амбала, которые на вора тут же нападают, и принимаются его по чём зря дубасить…
Насилу бедолага-дурак из цепких их лап вырвался. Кинулся он бежать без оглядки, да так, что засверкали аж пятки, и по те поры он бежал, покуда деревеньку эту треклятую не миновал.
Ну, Куколока дурак дураком, а морда у него осколком: допетрил он как-то умишком своим небогатым, что явно-то красть не надо. Достиг он под вечер следующей уже деревни, дождался в кустах тёмного времени, а затем в сад богатый нагрянул и употчевался втихаря самыми сладкими плодами: яблоками, сливами да грушами.
Нажрался там аж до пуза!
И, ему на счастье, собаки невольного татя отчего-то не трогали, даже и самые из них злые. Только лишь какая-нибудь псина на него впопыхах тявкнет, а потом воздух носом потянет — и всё! Брехать враз завязывает и принимается хвостярой махать…
Видимо, чуяли псы, что Куколока от прочих-то людишек отличен — добрый он дюже внутренне и к ним любовно расположенный, поэтому почитали они его, наверное, за своего собачьего бога.
Ну, да ягодами и яблоками особо сыт ведь не будешь. Переспал спасатель наш не бравый на чьём-то сеновале, весьма там поозяб и поутру стал еду у деревенских клянчить.
— Куколока есть хочет! Куколока есть хочет! — орал он что было мочи, — Подайте, пожалуйста, мне пожрать!..
И повторял это заклинание он всем там буквально и каждому. Видят люди — парень-то не в себе, мешком явно трёпнутый, — дали ему хлеба кусок и его спрашивают: кто ты, дескать, такой и куда идёшь?
А дурачок людям отвечает:
— Куколока братьев идёт спасать! Куколока дочек царских вызволять собирается!
Ох, и смеху же было по той деревне! Все так и покатилися, на горе-вояку глядючи. Стала ребятня дурака шпынять да гонять, покуда он сломя голову оттуль не умчался.
Перекусил хоть немного, и то ведь было неплохо.
И так, куда он только ни заходил, везде принимался о себе всё рассказывать: что зовут его Куколокой, что он братьев Громана и Торана разыскивать бредёт и что царских дочек тоже спасёт в придачу…
Особо сумасшедшего никто из сельчан не трогал — мало ли на свете всяких юродивых! Досыта его обыватели не кормили, но и с голоду помирать не давали, а взамен вовсю над беднягою насмехалися. Одна баба дурная облапила его как-то раз, к грудям пудовым прижала и говорит ему с придыханием: я-де и есть царская дочка, Куколока — давай, мол, меня спасай, а то я вся горю и таю!..
Да куда там спасать! Это его от неё надо было спасать…
Насилу он вырвался из бабьих объятий и задал по дорожке стрекача.
Баб он почему-то боялся, ага…
А чуть позже присобачился Куколока на дудке за еду играть. Так вот, оказалось, что в этом деле он был мастер. Дома-то его игру никто особо не слушал, поскольку домашние его были тупые, и им «медведь на ухо наступил». Не понимали они, короче, игры, не могли её оценить — им казалося, что дурачок так само стебается, а он-то, оказывается, во как на ней играл! Ну, мастер!..
Зато люди знающие оценили его умение враз. Бывало, целую толпу Куколока вкруг себя собирал, и ухи всем услаждал неземною мелодией…
И как такое было возможно? Дурак ведь стёбнутый, а играет ну чисто как музыкант!
Это, очевидно, играла его тоскующая душа…
Таким образом, полностью был решён вопрос с харчами. Куколока даже ряшку себе отъел за те недели, пока по свету белому шествовал: дома-то его кормили куда как похуже. А вдобавок к еде, одели его люди признательные и обули, поскольку наступила уже осень поздняя, а в промозглую погоду летнюю одёжу ведь не носят…
Раз случилася погодка особо дурная и несносная. Дело клонилось уже к вечеру, и никакого жилья ходок наш не встретил. И тут он смотрит — большущий в стороне маячится дом. Направил дурачок туда свои стопы, стучится гулко в тесовые ворота и орёт, как всегда, сведения про себя: что он, мол, такой-сякой Куколока, что топает он невесть куда братьев своих да царевен спасать…