Я сглотнул подступивший к горлу комок.
- Война и Болото. Теперь в замке только об этом и говорят. Войны боятся даже меньше, чем Болота. А я боюсь войны. Отец, когда напьётся, любит рассказывать о войне, а у меня кровь в жилах стынет от этих ужасов.
Амаис искала утешения, или поддержки, но не могла получить его от своих знакомых и подруг. Бравада молодых рыцарей и смазливых солдат закрывала от девиц горькую правду: война состоит не из картинок геройского сшибания чужих голов, а из периодов мужества пред угрозой неминуемой гибели, чередуемых с лишениями самого разного толка.
- Я постараюсь не допустить этой войны, - пробормотал кто-то моими губами. Этот кто-то был явно смелее меня, раз легко давал такие обещания и собирался их выполнить.
Амаис услышала и очень серьёзно ответила:
- Пожалуйста, сделай это, если сможешь.
Я задремал, и она вышла.
Без брата Амаис оказалась совершенно одна, уделяя мне всё свободное время. Я стал меньше скрываться и начал рассказывать о Земле, называя её землёй Хозяек. После второго посещения Болота я мог рассказывать любые небылицы, и вряд ли нашёл бы человека, который осмелился бы назвать меня лжецом. Мой прежний собеседник, с которым я делился тайнами, напивался день ото дня всё сильнее. Помимо острого ума у Эфиша было не менее выдающееся чутьё: он понимал, что сдержанность Вепря может смениться бурным гневом в любой миг. Пока же мы видели только два посольства от герцога. В первом приехал один из сановников герцогской короны, а второе возглавлял Раскер. Принял граф их весьма нелюбезно.
Читая исторические книги Мальвикии, я начал понимать, что грядущий конфликт неизбежно примет самые страшные формы. Это убедило меня в необходимости остановить войну в зародыше, до того, как стороны начнут жечь посевы и деревни, принуждая противника к решительным действиям. Римляне называли свою стратегию «огнём и мечом», предавая мечу всё, что не могло быть сожжено и наоборот. Дисциплинированные римские легионы почти всегда действовали в связке с полубандитсткими иррегулярными силами. В истории Мальвикии оказалось слишком много отголосков земных событий и символов, связанных с древней империей. Если бы время не поджимало меня, я с удовольствием занялся бы разгадкой этой тайны. Вместо этого я думал о том, как остановить войну. Моё бесследное исчезновение - лучшее, что я смог надумать. Приняв решение, я поделился с Амаис.
- Мне нельзя оставаться в замке.
Амаис кивнула скорее соглашаясь с самим утверждением, чем понимая его истинный смысл.
- Если я не сбегу, герцог нападёт на твоего отца.
Послушная дочь и подумать не могла о том, чтобы нарушить волю отца. А слишком умная для окружающих девушка понимала необходимость побега. Боролись они не долго, и личность очередной раз победила социальную машину внутри:
- Я помогу тебе.
Так мы стали сообщниками. Не затевая ничего конкретного, просто общались без любых преград, понимая, что строить дальние планы пока рановато. Амаис рассказывала мне важные мелочи о жизни замка. Потом нашим общением заинтересовалась Валотия. Не знаю, что она себе напридумывала, но Амаис стала приходить только вместе со служанкой. Через пять, или шесть дней ко мне заглянула сама хозяйка замка. Выглядела она откровенно плохо. Лицо осунулось, под глазами мешки, губы все искусаны. Валотия пришла поговорить, или скорее бросить мне обвинения:
- Кукушонок!
Сперва я не понял, что она обращается ко мне.
- Ты кукушонок в гнезде Орла! Ты уже выкинул двоих птенцов из гнезда, но я не отдам тебе своих орляток.
Валотия подошла ближе, и я заметил, что она пьяна. Мачеха молча и злобно смотрела на меня минуту, или две, потом развернулась и ушла.
А я подумал, что в некотором роде она права. Земля, эдакая мать-кукушка подбросила меня на Нибл, где я вынужден выживать так, как только могу. Чужак. Инопланетянин. Разрушающий прежнее благолепие одним фактом своего существования. Более того, я стремлюсь превратить своё воздействие в нечто значительное: переделать Хегль в промышленный центр, одарить средневековье новыми знаниями и технологиями. Вот тогда то головы феодалов посыплются с вершин, как горох из переполненной миски. И всё это будет заслугой, или виной, тут уж кому что нравится, одного кукушонка, барахтающегося в болотно-феодальном зловонии.
Мой дневник каким-то чудом не погиб на Болоте. Салди вытащил его из воды после схватки. Я превратился в страстного писателя, заполняя бумагу своими переживаниями и надеждами, планами и сомнениями. Сам спаситель дневника чувствовал себе препаршиво. Я намекнул ему, что если граф выкинет его прочь, то он всегда найдёт мою поддержку. Он внимательно посмотрел на меня и кивнул в знак согласия.