Постепенно я окреп, и к собственному удивлению на седьмой день смог сам встать с постели. Ужасная рана на бедре затянулась, но я сильно хромал при ходьбе, а нога продолжала болеть. Трость стала вечным спутником моей жизни, помогая мне передвигаться если не быстро, то достаточно шустро. Бегать и танцевать я так и не научился, но при ходьбе бывало заставлял людей догонять себя. Теперь я ждал пока хоть немного окрепну, чтобы попытаться сбежать из замка. Сам, или с чьей-то помощью - это более не играло никакой роли.
Дни с сорок девятого по пятьдесят восьмой.
Дни с сорок девятого по пятьдесят восьмой.
Лагрум покинул замок, отправляя домой только письма. Граф отказывался отвечать сыну и требовал немедленного возвращения наследника. О жизни старшего птенца Орла мы узнавали от случайных людей и агентов бургомистра. Лагрум поселился в Хегле, занимаясь делами семейства Орлов, охотой и выполнением мелких поручений. За несколько дней в городе ему удалось примирить графа с магами города.
Я слонялся по дворам и залам, не находя себе дела. Граф позволил мне тренироваться с Пламенеющим, как я назвал меч, но каждый раз выдавал его только сам. Какими бы дефектами не наделили Хозяйки Топи мой меч, он оставался одним из сильнейших артефактов королевства. За пару раз я научился экономить силы, не выдыхаясь после первой минуты. Кроме того, я смог «убедить» меч слушаться Викора. Взяв его в руки, граф ощутил всю скрытую мощь, и решил, что такую находку он точно не станет передавать в руки короля. Тем более, что Его Величество Игнис Лев до сих пор не ответил ни на одно письмо.
Жизнь текла плавно и размеренно. Когда бывали в замке, орлята старались не попадаться мне на глаза. Векер пробовал поиздеваться над моей хромотой, но увидев, как я дерусь с Пламенеющим, решил, что со мной выгоднее дружить. Его попытки сдружиться выглядели не менее неуклюжими, чем нападки до этого. Я сделал вид, что меня всё устраивает. Продолжая изображать верного сына и слугу, я общался с Валотией и графом.
К этому моменту я уже понял многое из того, о чём не догадывался прежде. Например, я и правда вёл себя, как идиот. Феодальные порядки - это не просто жёсткая и непреодолимая сословная дисциплина. Это ещё и лицемерие. В современном мире такую неискренность тяжело встретить, везде всё будет не совсем тем, чем является здесь. Начальственное и карьеристское лицемерие - это просто способ управления. Управления другими через управление собой. Торговое - лишь борьба за продажи и поведение во время переговоров. Только в Японии сегодня есть что-то похожее, с их умениями чувствовать обстановку и говорить то, что от тебя желают услышать. Но и там это лишь отголоски средневековья, используемые для прекращения войн, волнений и озлобления в обществе. Дым феодализма.
Я же был одарён социальной глупостью на высший балл. Возможно, деревенщина Замгри так и вёл бы себя, но поклясться в этом не могу. Сколько я не общался с крестьянами позже, среди них попадались без счёта и простаки, и крайне умелые переговорщики. Лицемерие здесь стало в некотором роде фундаментом, на который сваливался каркас из набора правил, обтягивавшийся традициями, суевериями, привычками и просто опытом столетий. Средневековье не слишком доверяло знаниям. Я не видел никаких притеснителей мудрости вроде заскорузлых христианских священников, странным образом создавших в Европе университеты и монастырские школы. С религией в Мальвикии как-то не сложилось.
Я видел храмы, служившие одновременно и философскими школами, но так и не получил чёткого ответа насчёт местных богов. Возможно, в других странах это было не так, но в Мальвикии философия властвовала без авторитетных посредников. Выучив примерно две сотни богов, я так и не понял кто и за что в ответе на Нибле и в головах верующих. Застой в знаниях поначалу удивил меня, но за ним стояли довольно глубокие философские рассуждения, жаль, что ошибочные. Кажется, я отвлёкся. Особая философия, хозяйственный уклад, или просто жестокая манера управления, я не знаю, что вызвало в людях такие изменения. Все врали всем.
Услышать искреннее мнение человека мог либо близкий товарищ, либо родственник. Влюблённые не врали друг-другу. Всё остальное общество пребывало погружённым во лжи. Не зная об этом, я принимал слова людей за чистую монету. Эту повязку слепца помогла снять Амаис. Она говорила мне правду, без неё я продолжил бы молотить головой о стену окружающего вранья. Люди Мальвикии почти всегда врали тем, кто выше их по положению, питая их и без того разжиревшее эго, регулярно лгали равным себе, стремясь добиться от собеседника необходимого именно им результата, не менее беззастенчиво и постоянно они обманывали тех, кто ниже их.