А потом все рухнуло. Как я – поступают только дураки.
Лева слышал, как учащенно билось Варино сердце, будто подгоняя его. Досчитав до двадцатого удара, он выпалил:
– Меня увозят завтра на две недели в Москву.
Варя привстала, лицо у нее было заспанным и растерянным.
– Почему?
– Родители будут делать ремонт, и мне нужно следить за рабочими.
– Но это же какая-то ерунда. Зачем за ними следить?
– Не знаю. Спорили уже раз двадцать, но родители уперлись, что без этого никак.
– И когда они тебе сказали?
Диван был старым, в некоторых местах уже повылезали прутья. Лева держался рукой за один из них и со злостью вжимал его в большой палец.
– На прошлой неделе.
– Ты серьезно?
– Прости, я очень не хотел расстраивать тебя раньше времени.
– Действительно, намного лучше сказать за день до отъезда! Можно было еще уехать, а потом написать в Телеграме. Почему ты не сделал так, например? – Ее злость нарастала.
– Я, честно, сам не понимаю, как так получилось. Я каждый день думал, что расскажу, но все дни были такие хорошие, и я просто боялся их испортить.
– Ну а теперь они будут еще лучше! Давай ты вернешься, и я тоже куда-нибудь уеду. И ничего тебе не скажу.
– Не надо, пожалуйста.
Дома жарили шашлыки. Лева сидел на лавке, смотрел на родителей и впервые чувствовал себя чужим рядом с ними.
Неужели ты не мог сказать раньше? Почему нельзя было меня к этому подготовить? Было бы больно по чуть-чуть каждый день, а теперь вот так сразу и сильно.
Я это все уже видела, когда бабушка с дедушкой ругались, а потом по нескольку дней молчали. Знаешь, что они делали? Бабушка варила суп на всех, а дед его не ел и жарил себе на обед яичницу. И на ужин мог ее тоже жарить, если мама задерживалась на работе и ужином занималась бабушка. Это же глупость! Неужели у нас будет так же? Нужно пересилить себя и нормально с тобой поговорить, но я не могу. Захожу в Телеграм, пишу что-то и сразу стираю.
Лежу весь день в комнате и не хочу ничего делать. Искусала от злости ногти – пальцы теперь некрасивые и болят. Бабушка зовет есть, а у меня даже спуститься нет сил. Не хватало еще и с ней поссориться.
Мне без тебя ужасно тяжело. Звоню, а ты совсем не хочешь разговаривать. Переписываться тоже не получается. Когда вижу надпись «…typing», блокирую телефон и иду на кухню попить воды или что-нибудь съесть, чтобы не сойти с ума. Возвращаюсь, а там никаких уведомлений. Или еще хуже – пишет кто-то, но не ты. Иногда кажется, все уже закончилось, а я просто не могу себе признаться в этом. Но ведь не так? Не может все рассыпаться из-за одной глупости…
Сижу целыми днями в квартире. Рабочие сверлят, стучат и ругаются. Я бы тоже так хотел поругаться! Чтобы ты сердилась, пародировала меня, размахивала руками, а потом складывала ладони в замок за спиной, не зная, куда их деть. И чтобы у тебя щурился левый глаз и я понимал: это он мне подмигивает и мы скоро помиримся. Я столько всего про тебя знаю, ну не можем же мы расстаться!
Знаешь, это бесчеловечно. Сначала я злилась только на тебя, но теперь еще и на твоих родителей – почему нельзя оставить рабочих в квартире без присмотра? Что у вас там такого ценного?
Я уже и забыла, как это – быть без тебя. До нашей встречи я, кажется, только купалась и придумывала, куда плывут облака.
Хочу поиграть с папой в бадминтон, но и его нет – нужно ждать до послезавтра.
Поразительно, ведь еще месяц назад тебя не было и я нормально жила, а теперь как будто меня у меня забрали.
Не понимаю, зачем я здесь нужен. Мне кажется, мама с папой специально притащили меня в Москву, чтобы я не торчал у тебя с утра до вечера. А разве это плохо? Они надо мной еще и смеются, будто мы поссорились из-за ерунды.
Вспомнил про соседа Виталика, который взял деньги у твоего папы и пропал. Нарисовал и отправил тебе забавную картинку, на которой Виталик на эти деньги ест картошку фри в Турции у бассейна, а ты в ответ написала: «Очень смешно». Ну ладно бы точка, но еще и с большой буквы!