Скромностью и целомудрием девчушка как жемчугами да кораллами щеголяла.
На парней Танюшка смотрела смущённо, неловко краснела, опуская трепетный взор долу. Как не оглянуться на такую красу, как не полюбить!
Парни вокруг неё хороводились, да всё даром. Девица не торопилась выбрать кого-то.
Кулешман, встречаясь с ней взглядом, сам не свой становился. Парней, кто внимание на неё обращал, просто так задирал, порой злобничал, настроение портил.
Хороша Танюшка: спелая, сладкая. Расцвела как яблонька по весне, соком ядрёным налилась, а в Колькину сторону даже бровью не ведёт.
Не такой милёнок девушке нужен. Он и ростом на голову ниже, и некрасив, да и глядит как сыч.
Батька Танечкин, Ефим Пантелеевич, другого молодца на примете имел для своей красавицы-дочки.
С родителями облюбованного в зятья отрока не однажды переговоры вёл. Ещё ничего конкретно решено не было, но сватовство определённо дозревало – о том вся деревня знала.
И Колька тоже.
На Святки после Рождества девушки обычно на суженого гадают. Собралась и Танюшка с подругами в заброшенном хлеву ночью судьбу испытать. Интересно же, кто вообразится-привидится.
Поставили лавку, колоду вместо стола, в полной темноте раскрыли ворота, чтобы свет от Луны обряд освещал.
Гадали на зеркальце, наклоняя его таким образом, чтобы в нём месяц отражался. Танюшке, ужас-то какой, Колька Кулешман привиделся.
Девушка в суеверной панике закричала, и убежала прочь.
– Свят-свят, только не он! Пусть будет тятькин жених. Тот, хоть и незнакомый, чужой, но симпатичный, и сердцу мил. А Кулешман страшный, угрюмый, злой. На селе им малых деток стращали, если засыпать не хотели.
Так Танюшка отцу и сказала, когда в слезах ворвалась в дом. Ефим дочурку успокоил, дал слово, что намедни сватов пошлёт, а к весне свадьбу справит.
Слухи в деревне как мухи летают – происшествия, дающие повод посудачить, от активных сплетников и неравнодушной общественности не спрячешь.
О намечающемся сватовстве, уничтожающем на корню мечту, Колька узнал в тот же день. Он был в бешенстве, даже слезу проронил, но устыдился такой слабости, отчего пришлось прятаться в холодном погребе, пока не удалось вернуть на лицо привычную для местного населения ухмылку, похожую на оскал.
Целый день Кулешман метался по коровнику, словно осой ужаленный, глазами злобно косил, мысли недобрые вынашивал, поясняя себе, что речь идёт исключительно о любви.
– Нечего дурью маяться, воду мутить, браниться, да судьбу окаянную клясть. Делать что-то надобно. Решительно и быстро. Не желает Танюха по добру любить, значит будет по-моему. Украду силком, увезу на край света. Стерпится – слюбится. С каких это пор бабы сами решают, кого любить, к кому ластиться. Мужик я, или телок!
Дожидался Колька момента, когда беззащитная селянка отправилась в одиночестве по какой-нибудь хозяйской надобности за околицу.
И такой день настал. Танюшка – девочка впечатлительная. Очень уж расстроило её гадание. Обдумывая неожиданный, даже непонятно какой – радостный, или нет, поворот в судьбе, сватовство с парнем, которого она даже не знала, увлеклась.
Шла-шла по дорожке, и не заметила, как оказалась за селом.
Замуж-то Танюшка хотела, даже очень, но любви пока не познала, не прикипела ни к кому душой, а без неё всё не так.