Он пожал плечами:
— Было время, когда ты действительно не могла сказать мне "нет". И я его еще помню.
— Да, было.— Салли принялась разглядывать маленькие пузырьки, скопившиеся на дне рюмки.— Только давным-давно, в далекой-предалекой галактике…
Оба замолчали. Она почувствовала, что, пусть и невольно, причинила ему боль. Когда-то, когда они стали любовниками, она была совсем еще юной, к тому же девственницей. А он… он был уже не мальчиком тогда — впрочем, еще и не мужчиной.
В те времена зона Панамского канала была главной базой подготовки добровольцев из Корпуса мира. Она приехала туда из Мемфиса, он из Андовера. Она блондинка с косичками, девочка из церковного хора, сестра милосердия. Он бородатый, в заношенных джинсах, с неизменной гитарой и дипломом престижного колледжа Амхерст, будущий политолог. Они сразу же воспылали друг к другу страстной… ненавистью. И если все же очутились вместе, то виноват в этом был разве что идиотский компьютер в штаб-квартире Корпуса мира: машина пришла к заключению, что их дипломы исключительно удачно дополняют друг друга. По ее электронной команде обоим суждено было отправиться в Лагримас-де-Кристо, грязную деревушку, затерянную где-то на границе Гондураса и Сальвадора, где среди холмов брала свое начало Рио-Нуа. Старенький, розового цвета, автобус провез их мимо визгливой детворы и восседавших на корточках мужчин до самой Эсперансы. Оттуда автофургоном добрались до Сан-Маркоса; здесь пересели на грузовик, шедший до Корокина — за этим городком не было уже ничего, кроме джунглей.
Воспоминание о том, как она впервые в своей жизни вступила в джунгли, следуя за босоногим пареньком, прокладывавшим путь с помощью мачете, до сих пор наполняло ее сердце ужасом. Один шаг в сторону — и, казалось, джунгли сомкнутся над головой, навсегда отрезав Салли от узенькой полоски дороги, этой единственной приметы цивилизации в безбрежном зеленом море. Мир, который она до той поры знала, и впрямь, как на тоненькой ниточке, висел теперь на затерянной и временами почти невидимой полоске дороги. И когда лезвия пальмовых листьев смыкались за ее спиной, обрезая эту пуповину, Салли оказывалась один на один с вечными, как сама земля, джунглями…
Для развлечений у них был лишь выделенный им со склада радиопередатчик времен второй мировой войны. Бывало, вечерами они часами крутили колесико настройки, чтобы переброситься парой слов с кем-нибудь в центре Корпуса мира в Тегусигальпе или связаться с такими же, как они сами, добровольцами, затерянными в холмах к северу от Сан-Мигеля. Раз в месяц в деревушку являлся старый толстый монах-иезуит из Санта-Розы, чтобы исповедать местных жителей и отслужить мессу. Он редко разговаривал с Томми и никогда с Салли, полагая, что она живет в грехе.
На самом же деле прошло немало времени, прежде чем она разрешила Томми дотронуться до себя. И случилось это вовсе не потому, что он стал ей больше нравиться. Главной причиной была скука. За четыре месяца сонная монотонность деревенской жизни окутала ее, словно холодный стелющийся над землей туман. Наступила зима, а с нею вечные дожди — каждый день, начиная с полудня. Их маленькая хижина с двумя гамаками и железной плитой больше всего напоминала тюрьму. Не отдаться ему сделалось просто невозможно…
Но, когда они прожили в Лагримас уже восемь месяцев, она случайно застала Томми с одной из тамошних крестьянок — они лежали в канаве на обочине кукурузного поля. После этого она больше ни разу не позволила ему до себя дотронуться. Было это почти двадцать лет назад.
И вот он опять перед ней, в сущности, все тот же: уже не мальчик, но еще и не мужчина. Седина в бороде, поредевшие на макушке волосы, морщины вокруг серых глаз. Даже не верится, что когда-то она могла принадлежать этому человеку.
— Я собираюсь сделать тебе одно предложение,— говорит он,— от которого Фэллону будет невозможно отказаться.
— Интересно.
— У моей компании есть час лучшего вечернего времени. Если вы гарантируете нам эксклюзивное интервью, считай — он ваш!
Да, предложение не просто заманчивое — невероятное! Салли потребовалась вся ее воля, чтобы удержаться от неосторожного восклицания, сохранить на лице маску невозмутимости: только так можно было надеяться выторговать еще кое-что.
— О каком конкретно часе идет речь? — скептически спросила она.
— Восемь вечера, четверг.
— Так я и знала! Совпадает с "Косби шоу". В такое время с равным успехом можно было бы демонстрировать телесетку!
— Но ты же сама знаешь, что для новостей выбор вечернего времени всегда ограничен. Так что все равно нам дали самое…
— Это ваши игры. Мы в них не играем!
— Ты отказываешься от целого часа в вечернее время?! Да еще накануне съезда?!
— Нам ничего не надо.— Салли потребовалась вся ее выдержка, чтобы произнести это, не дрогнув. Картер прямо-таки опешил.
— Ты шутишь?
— Ничуть.
— Нет, серьезно?
— Вполне.
— У Фэллона что, выборы в кармане? Он уже обеспечил себе вице-президентство?
Салли улыбнулась:
— Это сказал ты, а не я. А теперь, может, ты накормишь голодную девушку, у которой кончается обеденный перерыв?
— Мне надо позвонить.— И Картер выскользнул из-за стола.— Закажи мне сама что хочешь.
Он вышел, а она прислонилась к стене кабинки, будто выпотрошенная.
Картер вернулся взмыленный, когда она доканчивала салат.
— Слышала насчет Бейкера и Истмена?
— А что такое? — произнесла Салли таким тоном, словно она ничего не знала.
— Господи, да они чуть не подрались — на глазах у кучи репортеров!
Салли прищелкнула языком.
— И что же мы имеем? — спросила она с деланным безразличием.
— Ваша сторона выбирает любой час, наша — интервьюера.
Она отрицательно покачала головой.
— Послушай, Салли? Чего ты добиваешься? Чтобы программу вечерних новостей вел Фэллон?
Она была наготове.
— Мне надо не меньше трех теледебатов между кандидатами в вице-президенты.
Картер так и ахнул:
— Ты с ума сошла, Салли! Какая компания может себе это позволить?
— Вы начинайте, а Эн-Би-Си подключится.
— Да никогда!
— Хочешь пари?
— Ни за что не поверю, чтоб ты могла ими так вертеть!
— Никем я не верчу. Но обещаю: если твои боссы согласятся начать такие дебаты и выделят лучшее вечернее время, все так и будет.
— А если мы пойдем на это, ты обеспечишь нам Фэллона на час?
— При условии, что будут согласованы и час, и интервьюер.
— Да, ты и правда размахнулась, Салли!
— Просто люблю свою работу,— ответила она с улыбкой, снова приступив к салату.
13.40.
Дом, указанный в полученном им адресе, оказался вонючей полуразвалившейся трущобой в худшем из негритянских гетто Вашингтона. В коридорчике за парадной дверью с сигаретами в зубах стояли трое подозрительного вида подростков. Они злобно засверкали глазами, увидев, как Росс поднимается по ступенькам крыльца.
— Чего тебе здесь надо, хрен собачий? — спросил самый рослый из парней.
— Мне надо…— Росс еще раз перечел фамилию,— доктора Брюса Мак-Каррана.
— А его, может, нету,— заметил самый толстый.
— Или он, может, не хочет видеть твою вонючую задницу,— осклабился парень в кожаной куртке.
Высокий подошел к Россу и ткнул его пальцем в грудь.
— Может, тебе лучше дуть отсюда ко всем матерям?
— А может, тебе лучше заткнуться? — не остался в долгу Росс.
Глаза парня налились злобой.
— Чего? Ты мне будешь указывать? Тварь поганая.
Он замахнулся, но Росс приставил свой револьвер к мошонке парня: тот так и замер с поднятым кулаком. Росс щелкнул курком.
— Хочешь, чтоб от твоих яиц пыль осталась? Или пойдешь и позовешь доктора?
— Этого как раз не надо,— произнес за их спиной чей-то усталый голос.— Все в порядке, Фриско. Я сам им займусь. Так что вам тут надо?
— Моя фамилия Росс. Я друг Тима Фэрчайлда. Можно с вами побеседовать — приватно?