— Рисковать нельзя,— согласился Бендер.— По городу уже ходят слухи, будто кому-то из секретной службы размозжили голову в отеле "Четыре времени года".
— Да, я что-то слышал.— Раух даже глазом не моргнул.
Они уставились друг на друга.
— Значит, не о чем волноваться? — с улыбкой заключил Бендер и зашагал прочь.
Он был уверен: Раух уже принял решение. К тому же в Майами у него множество своих людей.
16.20.
Прилетев в Кливленд, Манкузо с саквояжем в руках прошел через вестибюль аэропорта, поймал такси. Когда он дал водителю адрес, тот с усмешкой покосился на него:
— Вы, случайно, не Библиями торгуете?
— Я,— ответил Манкузо,— архиепископ Кентерберийский. А тебе-то что?
Таксист рассмеялся, включил счетчик, и машина нырнула в уличный поток.
— Знаете, что эти монахини никого к себе не пускают? Они даже не разговаривают.
— А ты откуда такой знаток?
— Я тут живу всю жизнь. И все тут знаю. Где тебе, к примеру, подадут настоящий бифштекс с кровью, где достать бутылочку, когда бары уже закрыты, а где сообразить насчет девочек — на любой вкус…
— А много там этих монашек? — прервал его Манкузо.
— Миллион! Одни целый день четки перебирают, другие в огородике копаются.
— А больница у них большая?
— Не очень. И не для всех. Тут, видишь, надо, чтобы карман был полон, а в голове, наоборот, недоставало. Это тебе не казенная психушка. Зятек мой, между прочим, в одну такую загремел. Сестренка довела…
Монашеская обитель находилась на далекой окраине. Ее окружала длинная серая стена, посыпанная гравием дорожка упиралась в массивные деревянные ворота. Подъехав, таксист заглушил мотор:
— Теперь валяйте трезвоньте в звонок, вон там наверху.
— Подождешь, ладно?
Манкузо подошел к воротам, немного подумал и, выплюнув сигарету, затоптал ее. Потом поглядел на свои пыльные башмаки и обтер их о брюки. И лишь тогда дернул за шнур звонка. Вскоре приоткрылось небольшое зарешеченное оконце в дверях.
— Добрый день,— неуверенно начал Манкузо.— Я…
Оконце тут же захлопнулось, и шаркающие шаги стали медленно удаляться. Манкузо снова потянул за шнур и тут обратил внимание на маленькую пластиковую табличку: "Прием посетителей ТОЛЬКО с 10 до 11 утра".
— Вот дерьмо! — выругался он.
— Тут днем уже не принимают. А по воскресеньям у них вообще закрыто,— сообщил водитель.
— Раньше надо было говорить! — Манкузо с досадой плюхнулся на сиденье: сегодня суббота, и, значит, он не попадет сюда и завтра.
— Откуда я знал? Может, вы заранее договорились?
— Да ничего я не договаривался!
— Так, а куда едем теперь?
Манкузо вытащил свои бумажки из кармана, прочитал: "Отель "Шератон-Инн". Дорога номер 422".
— О, это место вам понравится,— уверенно заявил водитель, выезжая на автостраду.— У них там классный бар. "Трэппер" называется. Вечером такие стриптизы. Особенно по субботам.
Однако, добравшись до отеля, в бар Манкузо не пошел. Договорившись с водителем, что тот заедет за ним завтра утром, он отправился к себе в номер. Там достал телефонный справочник, нашел номер телефона женского монастыря. Автоответчик вновь сообщил ему час приема и передал благословение божье. Дождавшись конца текста, Манкузо быстро произнес в трубку:
— Говорит Джозеф Манкузо, агент ФБР. Я должен повидать настоятельницу. Завтра, в воскресенье. Буду у ворот в десять утра.
Он было повесил трубку, но потом снова поднес ее к губам:
— Я знаю, у вас завтра большая месса и всякое такое. Но я надеюсь, что вы меня примете. Это очень важно. Большое спасибо.
16.35.
Смыв под душем океанскую соль, Салли высушила феном волосы. Она накладывала косметику, когда позвонил Росс.
— Меня мучит жажда.
— Но я еще не готова.
— А когда?
— Через пять минут.
— Пять?
— Ну, не больше десяти.
— То есть пятнадцать?
— Может быть,— рассмеялась она.
— Постучите тогда ко мне в дверь, а я пока почитаю "Войну и мир".
Она опять рассмеялась и положила трубку. Поймала своим зеркальцем свет из окна — и вдруг совершенно неожиданно увидела в стекле не себя, сегодняшнюю, но ту молоденькую девушку, какой была когда-то. Нечто забытое шевелилось в ней, просилось наружу. Этот Дэйв Росс явно разбередил ей душу — то ли молодостью своей, то ли простодушной улыбкой. Она будто возвращалась в свое прошлое, к одному неотступному вопросу: что же все-таки случилось с той прежней славной девочкой, которой она когда-то была, и как могла она взять и превратиться в эту нынешнюю женщину?…
Что ж, так бывает: некий житейский опыт, от которого в шрамах все сердце — и ни малейшего следа на лице. Как удар, берегущий твою шкуру, но ломающий спину… Таким ударом стал для нее Гондурас.