На экране, рыдая, обнимались два пожилых человека: один седой, другой лысый, но оба весьма упитанные, поэтому обниматься им было несколько затруднительно. На лицах у них отпечаталось отвращение многочасовых репетиций. Вокруг плачущей парочки суетилась вальяжная крашеная под седины дама в скромном вечернем бриллиантовом колье и концертном платье и, подвывая, голосила: "Они встретились только сейчас, а до того не виделись тридцать лет". "И ещё бы столько же не встречаться!" - отчётливо пробормотал лысый. Вдруг оба бросились к ведущей и принялись горячо обнимать её. Лёва переключил на другую программу. Хмурые стражники бродили по великолепному замку и время от времени извлекали из потайных мест золото и драгоценности. Главный шёл рядом с корреспондентом и отвечал на вопросы. Чуть в стороне три его помощника подталкивали копьями в спину частично связанного хозяина. Сзади всех, поминутно оглядываясь и трогая всё руками, брели простолюдины-понятые. Один из них незаметно для стражников сунул в карман два кольца и трёхметровую золотую цепь, наподобие якорной. Лёва погрозил ему пальцем, и тот неохотно вернул вещи. Эту передачу невозможно было ни с чем спутать, в прямом эфире - "Чтоб вы так жили!" К сожалению, она уже кончалась, золото увозили на грузовых машинах, хозяев - в чёрных каретах, замок отдавали Дворцу пионеров. Скоро по всем каналам должна была начаться информационная программа "Сейчас не время об этом" в различных вариантах: для зрячих, слепых, глухих, немых, тупых, морально распущенных и тех, кто выключил телевизор. В комнате уже было полно народу, но все жались к стенкам, прятались по углам, готовые в любую минуту раствориться, скрыться, исчезнуть. Лёва уже не обращал на них внимания и не пытался поймать. Устал, наверное. "Что там дальше?" - спросил я. "Пошли спать", - сказал Лёва. "Нет, я про телевизор". "Развлекательная программа "Наше вам с кисточкой". Опять, наверное, будут про тяжёлую жизнь звёзд мирового кино рассказывать. С демонстрацией кадров из "Волги-Волги" и "Весёлых жеребят"". "Тогда действительно пора спать, - согласился я. - А как же он?" И я показал на телевизор. "Ничего, сами выключат", - ответил Лёва. В комнате, кроме нас, уже никого не было, но Лёва говорил уверенно. И мы отправились спать.
* * *
Когда, мы покинули Лёвин подъезд, вовсю светило солнце. В центре двора поросший мышцами юноша деловито бил кирпичи об макушку второго, не поросшего, в рваных штанах, зелёной майке, украшенной непонятными, но грубыми словами и с наголо обритой головой. Рядом стоял брат-близнец мышцепышущего, держа в руках плакат "Наведём порядок!" У бритоголового на черепе было написано: "Не будем наводить порядка!" Двое со значками "Официальные руководители" мрачно взирали. Чуть в стороне пионер с белым верхом и чёрным низом мерно отдавал честь. Бритоголовый выкрикивал антиобщественные лозунги музыкальной направленности. Близнецы тоже декламировали антисоциальные призывы, но с физкультурным оттенком и явно угрожающими интонациями в голосе. Официальные молчали. Один из них грустно посмотрел в нашу сторону и опросил: "Ну, что остановились, граждане? Неформалов не видели? Это вот, кажется, панк, а это люберы". Панк и люберы поприветствовали нас, а потом продолжили прерванные занятия. "А может быть, вы тоже неформалы? Вот он у нас на связи с молодёжью". Второй официальный руководитель опасно улыбнулся и достал из кармана ручку и толстый блокнот в траурной обложке. "Фамилия, имя, отчество? Год рождения? Время вступления? Допуск к секретным материалам?" "Нет, нет, - наперебой заговорили мы и попятились. - Не были. Не были. Не были. Не состояли. Не имеем. Не выезжали и не хотим. Никогда. Никому. Ничего лишнего. Мы просто так, гуляли мимо. Мы тоже только формально..." "Ну, хорошо", - сказали руководители и спрятали блокнот. Пионер отдал нам честь. Мы вернули ему честь и вышли на улицу. "Пронесло", - сказал Лева.
На улице было людно. Все шли в одну сторону. Как выяснилось, на митинг. Это было похоже на военную колонну, и мы отправились вместе с народом. В стороне мелькнул Унитас, мы бросились к нему, но Фаныч уже исчез, а на том месте, где мы его видели, пионеры репетировали синхронный салют. Один всё время сбивался, и его па наших глазах записали в трудновоспитуемые. Он сразу же стал выше ростом, принялся ругаться дурными словами и сбивать с пути истинного своих товарищей и особенно подруг. Некоторых он сбил, и они свернули в переулок, там их уже ждали стражники в полном вооружении, святые отцы в рясах с низко надвинутыми капюшонами, чёрные кареты. Остальных окружили знакомые нам официальные руководители и увели на общий светлый путь. "Что-то долго идём", - сказал Лёва. Я возразил, что нам как раз и приказ такой дан - идти, и другого пока не было, а раз массы движутся - значит, надо следовать за ними. Это Лёву убедило. Кроме того, мы знали, что вожди не оставят нас, и, хотя и незримо, они всегда здесь. "Ура!" - сказал я. "Ур-р-ра!!!" - подхватили вокруг. Кто-то вручил мне запечатанный пакет. В пакете был приказ N 17: "Молодцы!" и подпись: "Генерал запаса Фомин-Залихватский". "Фомина повысили, - подумали мы, - значит, и нас скоро". Подбежал милицейский генерал-сержант, козырнул, пожал руки и, сказав: "Вот теперь я вам вполне доверяю, товарищи добровольцы-молодцы", исчез. "Неужели мы его больше никогда не увидим?" - с грустью подумал я. "Вы - наша надежда!" - крикнул с пролетавшего дирижабля Залихватский и скрылся в облаках. "Молодёжь! Ваши крепкие руки и крепкие головы нужны на строительстве заводов-гигантов!" - пронесли мимо плакат. Неожиданно мы поняли, что нам присвоено очередное воинское звание "молодцов". "Ур-р-ра", - закричали мы, и массы поддержали.
Два такелажника протащили, пыхтя от натуги, железный занавес. С внутренней стороны занавес был чёрный, с противоположной - украшен цветами и радостными лицами. "На границу понесли", - сказал старичок со значком "Почётный первооткрыватель" на френче.
Начались ряды трибун. На ближайшей два оратора гневно бичевали недостатки волосатого юноши. Бичуемый время от времени громко каялся, неприлично взвизгивая при особенно удачных попаданиях и обязуясь исправиться до конца пятилетки. Слушатели аплодировали, помахивая собственными бичами.
"Воры, алкоголики, мошенники разные и уголовники... - выступала симпатичная бабуся. - Тунеядцы, рокеры, интеллигенты и вообще всякая молодёжь... Я бы их расстреливала. Всё равно не исправятся". Под бурные аплодисменты пенсионерке выкатили пулемёт, и она принялась расстреливать. Ей помогали. Вокруг запылали костры, пробежали четыре странника в шкурах и с дубинами, легионеры распинали кого-то на кресте. На личном динозавре под охраной стражников на птеродактилях прибыл отец города. Его сразу же окружили жёны и дети. Появились плакаты: "Да здравствует святая инквизиция!" Из толпы в отца кинули булыжник. Камень сразу же подняли, почистили, выгравировали соответствующую надпись и отправили в музей. Мэр кивал и улыбался. В магазинах продавали чёрную икру. Стражники у входа отбирали её и возвращали продавцу, поэтому хватало на всех. Легионеры кончили распинать и, горестно стеная, украшали крест цветами. Один из них продавал только что изданное собрание сочинений казнённого. С трибун донеслось: "Мо-лод-цы!!!" Мы с Лёвой раскланивались, нам махали руками и цветами. Рядом устанавливали статуи, где мы обобщённо изображались как творцы нового общества.
Неожиданно нас занесло волной в зоопарк. На главной аллее медведи и тигры обсуждали вкусовые качества посетителей. Лев с мощной всклокоченной гривой потребовал покончить с элитарным искусством, оторванным от интересов рядовых масс хищников. Особенно его возмутила скульптура "Самсон, разрывающий пасть льву". В конце концов было решено заменить её на скульптуру "Лев, разодравший Самсона и раздирающий пасть директору музея". "Вот так! - довольно зарычал царь зверей. - Вполне в духе социалистического гуманизма. Долой абстрактную жалость и да здравствует конкретное: кем бы позавтракать!" Тут он увидел нас и идейно облизнулся. Мы на всякий случай свернули на другую аллею и оказались возле обезьянника. В вольере сидел макак суматранский в импортном клетчатом пиджаке и зелёном галстуке. "Странно здесь что-то сегодня, - нервно сказал Куперовский. - Пошли отсюда". Издалека донёсся призывный клич Тарасевича.